Театр уже закрыл свои бархатные кулисы, зал потемнел, а зрители, словно разогретые вином и смыслами, расплывались по улицам, обсуждая спектакль. Лука и Тим вышли из здания бок о бок, вдыхая прохладный воздух весеннего вечера. Фонари отражались в мокрой брусчатке, и город казался зеркалом, в котором отражалась другая реальность — та, где люди только что прожили чужие судьбы со сцены.
— Ну, — вздохнул Тим, застегивая пальто, — было мощно. Особенно сцена, где герой неожиданно перестал оправдываться и просто ушёл. Все замерли, будто ветер сдул старую игру.
— Ага, — кивнул Лука, поправляя шарф. — Он сменил роль. Сбросил «оправдывающегося» и надел «свободного». А раз уж в пьесе для «свободного» не было больше места, он и сцену покинул.
— Ты сейчас как режиссёр говоришь, — усмехнулся Тим. — Или как кто-то, кто очень внимательно следит за репертуаром чужих ролей.
— Это называется «жизнь», — Лука подмигнул. — Она и есть театр, но с одной интересной поправкой: здесь мы можем сами выбирать, кого играть. Ну… если проснёмся и вспомним, что вообще играем.
Тим замолчал, глядя на витрину булочной, где круассаны выглядели как актёры второго плана, всё ещё надеющиеся попасть на главную сцену.
— А если я залипаю в одной роли? — спросил он. — Типа, вот привык быть «надёжным», и всё, уже и не я, а просто функция.
— Тогда стоит себя переспросить, — сказал Лука мягко. — “А кто я, когда не надёжный? Кто я, когда снимаю эту маску?” Иногда, чтобы дать другому перестать быть “обвиняющим”, достаточно перестать быть “оправдывающимся”. А иногда, если в другой пьесе нет роли для тебя — это тоже знак.
— Хм… — Тим кивнул. — Это как… когда я пытаюсь заставить человека меняться, а он не меняется, потому что я всё ещё играю ту же партию, в той же старой пьесе?
— Именно, — сказал Лука. — Если ты постоянно появляешься в сцене как “ребёнок, который не может”, другой человек автоматически становится “родителем, который знает лучше”. Меняешь свою роль — другому приходится меняться. Или уйти со сцены. В любом случае — игра становится новой.
Они прошли мимо небольшой площади. Музыкант у фонтана наигрывал джаз на саксофоне, и его звуки разносились по улицам, словно приглашая всех к новому действу.
— Знаешь, — сказал Тим, — мне хочется завтра на работе попробовать зайти в кабинет не как “исполнитель”, а как “соавтор”. Интересно, кто появится на сцене в ответ.
— Вот это уже режиссёрское мышление, — усмехнулся Лука. — Главное, не забывай, где в твоей жизни кулисы, гримёрка и костюмерная.
Они продолжили идти, растворяясь в ночных огнях города, как два актёра, завершившие спектакль, но начавшие новую импровизацию — без сценария, но с ясным ощущением того, кто они и какую роль выбирают сегодня.
— Ты заметил, — сказал Тим, задумчиво разглядывая суетящихся людей в фойе театра, — как в театре всегда немного пахнет тревогой? Как будто кто-то боится, что опоздает обратно в зал, кто-то — что ему не достанется шампанского, а кто-то — что жизнь пройдёт, а он всё ещё на первом акте.
Лука хмыкнул, приподнял бровь и подал Тиму стакан с тёплым чаем из бумажного стаканчика. — Заметил, — сказал он. — И у всех этих тревог — роли. Кто-то в образе занятой дамы с важным видом, кто-то — в костюме сноба, присматривающегося к другим, чтобы понять, с кем стоит обменяться репликами. А кто-то просто скучает в роли «Я здесь случайно, и не понимаю, что происходит».
Тим усмехнулся и отпил чаю. — А какая у меня роль?
— Сейчас? — Лука посмотрел на него с теплой насмешкой. — “Молодой искатель смыслов с оттенком философской задумчивости”. Хорошо тебе идёт.
Тим почесал подбородок. — А вот вчера… я пытался получить справку. И вдруг понял, что разговариваю с женщиной в окошке, как будто я сирота времён войны. Голос жалобный, глаза печальные, плечи сгорблены…
— Классическая роль просителя, — кивнул Лука. — Очень старая. Уходит корнями в доисторические времена: «дай косточку, вожак, я ведь голодный». И у неё, кстати, есть антипод — “грозный правдоискатель”.
— О да! Один мужик передо мной как раз в этой роли и был. Голос грозный, пальцем тычет: “Я вам сейчас объясню, как надо работать!”. И что ты думаешь? Я вышел из здания со справкой, а он — с инфарктом.
Лука рассмеялся. — Ну вот, а говорят, роли — это абстракция. Они, между прочим, справки добывают, отношения налаживают, бизнесы строят. Главное — выбирать роль, как костюм перед важным мероприятием: осознанно и по погоде.
— А можно вообще без роли? Просто быть собой? — спросил Тим, посмотрев в зеркало в фойе. Отражение глянуло на него в ответ и будто пожало плечами: мол, сам не знаю.
Лука задумался. — Можно. Но тогда собеседник напротив просто не поймёт, как с тобой взаимодействовать. Он же тоже ждёт, что ты будешь в какой-то роли. А иначе — как определить, опасен ты или дружелюбен? Удобен или неудобен? Для мозга это как пустая сцена — тревожно.
— То есть роли — это как ярлыки на коробках?
— Только живые, — сказал Лука. — Но если ты знаешь, что это всего лишь ярлык, а не сама коробка — ты уже на шаг ближе к свободе. И ты можешь этот ярлык переклеить, когда нужно. Или вообще оторвать и положить себе на колени, пока пьёшь чай в фойе театра.
Тим улыбнулся. — А ты, я так понимаю, в роли мудреца?
— Я — в роли старого театрала, который видел уже не один антракт жизни, — подмигнул Лука. — Но за роль спасибо. Мудрец — звучит приятно. Может, возьму её с собой на второй акт.
И они молча смотрели, как публика неспешно возвращается в зал, каждая пара — маленькая пьеса, каждый человек — живая роль.
— Жизнь — это театр, — тихо сказал Тим.
— Да, но со свободным входом и без генеральных репетиций, — добавил Лука.
И они пошли обратно — в новый акт своих собственных историй.
Фойе старого театра пахло кофе из автомата, пыльным плюшем кресел и чужими историями. Люди в вечерней одежде тихо гудели, как улей, ожидая начала спектакля.
— Лука, — сказал Тим, поправляя воротник рубашки, — а ведь странно. Мы даже в театр приходим с ролями. Вот ты, например, выглядишь как профессор философии. А я — как студент, который боится, что опять не выучил билет.
— А ведь никто не сказал, что сегодня экзамен, — усмехнулся Лука. — Может, ты сегодня — рецензент. Или вообще зритель, пришедший отдохнуть, а не учиться.
Тим задумался. Его взгляд скользил по людям: женщина в строгом костюме, которая недовольно одёргивала мужа; подросток, зарывшийся в телефон, как в спасательный жилет; старик с тростью, который смотрел в пространство с выражением вечного «ну и где вы все раньше были».
— Иногда мне кажется, — медленно сказал Тим, — что я вообще не знаю, какую роль сейчас играю. Вот недавно на встрече с коллегами я начал что-то доказывать, спорить… и в какой-то момент поймал себя на том, что звучит мой голос, а внутри пусто. Как будто говорю не я, а… ну, какой-то автомат, настроенный на “доказывать и защищаться”.
— Это потому, что тебе предложили роль — и ты её принял, — мягко кивнул Лука. — Как официанту подают поднос. Не глядя — взял. И понес.
— А можно было не брать?
— Конечно. Можно было сказать: «Спасибо, не голоден». Или: «Это вообще не моё блюдо».
Они замолчали. Тим прислонился к мраморной колонне и посмотрел на себя в зеркало. Там был он. Немного взъерошенный. Немного растерянный. Но всё-таки он.
— Слушай, а как вообще понять, что я сейчас играю роль, а не просто… ну, я такой?
— Хороший вопрос, — сказал Лука, доставая из внутреннего кармана мятную конфету. — Смотри, если ты в роли, то часто в ней есть напряжение. Нужно что-то кому-то доказывать. Защищаться. Держать лицо. В роли ты обычно как на посту — «внимание, на сцене!».
— Да-да! — оживился Тим. — И ещё мысли такие, как будто нужно всё контролировать: «Что он подумает? Как я выгляжу? Не глупо ли сказал?»
— Вот. А если ты просто ты — то как будто дышится свободнее. Есть лёгкость. Ты не защищаешься, не нападаешь, не стараешься — ты просто есть.
Тим задумался. Потом вдруг улыбнулся:
— Получается, если я научусь замечать, когда меня «втягивают» в какую-то игру, я могу сам выбирать — играть или выйти из неё?
— Именно. Можешь сказать: «О, знакомая пьеса. Но я сегодня не в роли жертвы. Я вообще сегодня на репетиции быть не планировал».
— А если уже втянулся?
— Тогда можно сделать паузу. Хотя бы внутри себя. Выдохнуть. И спросить: «Кем я сейчас себя чувствую? А хочу ли я это чувство продолжать?» Иногда этот короткий момент осознания — и есть выход из спектакля.
В этот момент раздался звонок. Люди потянулись к дверям зала. Но Тим не двигался. Он всё ещё смотрел в зеркало.
— Лука, — тихо сказал он, — а ты сейчас в какой роли?
— Я? — Лука рассмеялся. — Сегодня я просто зритель. Но если понадобится, могу стать фонарщиком. Или, скажем, тем, кто машет за сценой рукой и шепчет: «Ты справишься, ты выходишь на свет».
Тим кивнул. И пошёл в зал — не как студент, не как спасатель, не как виноватый. Просто как Тим. Такой, какой он есть.
Пока занавес не открылся, у него было ещё немного времени — побыть собой.
— Лука, а ты когда-нибудь задумывался, кто ты без всех своих ролей?
— А ты как думаешь? — Лука усмехнулся, поднимая чашку с чаем. — Это один из тех вопросов, которые либо приводят к прозрению, либо к головной боли.
— Вот именно! — Тим оживился. — Весь день не могу выбросить из головы. Я же всё время в какой-то роли. С тобой я один, с коллегами другой, с родителями третий. Но если убрать их все, то кто останется?
— Ах, мой юный философ… — Лука покачал головой. — Ты сейчас на пороге великой мудрости или великого отчаяния. Осторожнее, не свались.
— Не шути, Лука! Это же серьёзно. Я чувствую себя, как актёр, который вдруг понял, что вся его жизнь — это сцена, но он не помнит, кто он, когда занавес опускается.
— Хорошо, давай разберёмся, — Лука наклонился вперёд. — Вот представь: есть у тебя мешок с костюмами. Ты можешь быть кем угодно — врачом, путешественником, шутом при дворе. Ты надеваешь костюм, входишь в роль и ведёшь себя соответственно. Но мешок — это не ты, правда?
— Логично. Но… а кто тогда я? Кто тот, кто достаёт костюмы?
— Вот именно. Кто тот, кто решает, что сегодня он будет строгим профессионалом, а завтра — беззаботным искателем приключений? Тот, кто остаётся, когда костюмы сложены обратно в мешок?
Тим нахмурился, пытаясь осознать.
— Погоди. Значит, если я начну снимать с себя все роли, слой за слоем, как луковицу…
— То в центре ты не найдёшь ничего, — Лука усмехнулся. — Потому что, если там что-то есть, значит, это тоже форма, а форма — это уже ограничение, роль. А когда ничего нет, тогда и начинается самое интересное.
— Лука, ты меня пугаешь. Это звучит, как саморазрушение.
— Нет-нет, не бойся. Это не исчезновение, это свобода. Ты же знаешь, что желудь может стать дубом. А можешь ли ты сказать, что в желуде уже есть дуб? — Лука поднял бровь.
— Ну… в потенциале, да.
— Вот именно. Внутри тебя есть все возможные роли, но они существуют, как вероятность. Пока ты не выбрал, кем быть в данный момент, ты как пустой холст, как чистая вода, которая может принять любую форму сосуда.
— То есть… я — это возможность?
— Очень красиво сказано, — Лука улыбнулся. — Но помни, возможность — это не пустота. Это нечто гораздо более ценное.
Тим задумчиво покрутил ложку в чашке.
— Получается, роли нужны. Без них ты никто. Но и без осознания себя за пределами ролей ты всего лишь актёр, застрявший на сцене.
— Актёр, который забыл, что он не только роль, но и зритель, и режиссёр, — добавил Лука. — И если тебе хочется разобраться с этим не только на словах, приходи ко мне на гностический интенсив.
— Так и знал, что ты это скажешь! — рассмеялся Тим. — Ну, может быть… Когда окончательно запутаюсь.
— Тогда до встречи в мире без ролей, мой друг, — Лука хитро прищурился.
Тим допил чай и кивнул. Это был разговор, после которого мир уже не казался прежним.
Вечерний бриз пронизывал воздух ароматом соли и водорослей. Волны мерно катились на берег, а где-то вдалеке кричали чайки. Высокий маяк, испещрённый морскими ветрами и временем, возвышался на утёсе. Его свет лился на волны, прокладывая путь кораблям, блуждающим в ночи.
— Ну и зачем мы сюда приперлись? — Тим поднял воротник куртки и хмуро посмотрел на Луку. — Мы же могли сидеть в тёплом кафе, а не карабкаться по этим скрипучим лестницам.
Лука усмехнулся:
— Потому что маяк — это великолепная метафора, Тим. Идеальное место для нашего разговора.
— Отличная метафора для простуды, — буркнул Тим, поёживаясь.
Они поднялись по крутой винтовой лестнице, и перед ними открылся вид на бескрайний океан, раскинувшийся под звёздным небом. Лука прислонился к перилам и посмотрел вдаль.
— Видишь, как этот маяк освещает путь? — спросил он. — Он не гонится за кораблями, не кричит им, куда плыть. Он просто стоит и светит.
Тим скептически прищурился:
— Ты опять что-то задумал. Давай, выкладывай.
Лука рассмеялся.
— Это о нас, Тим. О людях. Мы часто пытаемся кого-то спасти, направить, доказать что-то. Но настоящая мудрость — это просто быть маяком. Светить, оставаясь собой. И те, кому нужен этот свет, сами его найдут.
Тим на секунду замолчал. Шум волн снизу словно подчёркивал смысл сказанного.
— Получается, если кто-то не видит наш свет, нам не нужно бегать за ним с фонариком?
Лука улыбнулся:
— Именно. Наше дело — светить. Не убеждать, не тянуть, не уговаривать. Просто быть теми, кто мы есть.
Тим прислонился к перилам и задумчиво посмотрел на игру лунного света на волнах.
— Хорошая мысль, — признал он. — Жаль, что она не согревает.
Лука рассмеялся и хлопнул его по плечу.
— Пойдём вниз, поищем чай и пледы. Даже маякам иногда нужен уют.
Они спустились в тёплую комнату смотрителя маяка, и пока чай разливался по кружкам, за окном продолжал светить верный маяк — тихо, уверенно, без лишних слов.
Роли — это огромная тема, это третий вид интеллекта, социальный интеллект, после собственно интеллекта и эмоционального интеллекта.
И прежде чем дорасти, довзрослеть до ролей, нужно сначала освоить первые два интеллекта. Так что роли появляются у человека только после достижения определенного уровня развития, а до этого момента у него скорее работают определенные программы поведения.
В чем же разница? Программа поведения — она просто копируется с кого-то в определенной ситуации. И затем она используется, чаще всего неосознанно, в похожих ситуациях.
Роль же принимается с намерением достичь определенной цели. Собственно это и есть определение роли — это точка зрения, принимаемая с намерением достичь определенной цели.
У роли, как у определенной точки зрения, есть свой личный кодекс, это набор правил и убеждений, по которым эта роль жестко действует. У каждой роли есть свой довольно небольшой набор стандартных реакций на внешние ситуации. В одной роли — это злиться и кричать. А в другой, например, застывать на месте и плакать. То есть для каждой роли характерен свой довольно узкий диапазон эмоциональных состояний.
Собственно в самой роли нет ничего плохого, если она адекватна ситуации. В нашей жизни часто бывает так, что наилучшим способом достижения цели будет проявить злость, накричать и добиться своего. Проблема возникает тогда, когда роль становится неадекватна ситуации. Злиться, например, на ребенка, когда он не может понять, как решить задачку, вряд ли будет эффективно…
Поэтому очень важно овладеть искусством надевания и снимания ролей. Это и есть тот самый социальный интеллект, потому что роли проявляются только в социуме, в общении с другими. И основная проблема у нас возникает чаще всего со сниманием ролей. Именно по этой причине мы часто не можем надевать роль, которая нам сейчас нужна.
Вот, например, жена приходит с работы, где она руководит большим мужским коллективом. И вот она входит в дверь, и “во всем этом” начинает пытаться взаимодействовать с детьми и мужем. Что в результате? Любящей жены и заботливой мамы нет, а вместо нее строгий начальник со всеми вытекающими…
У ролей, кстати, есть еще одна особенность. У каждой роли есть дополняющие ее противо-роли. Треугольник Карпмана помните? Если есть начальник, то должен быть и подчиненный. И очень часто человек с более сильной энергетикой, когда он ярко проявляет себя в какой-то роли, вовлекает всех окружающих в свой “спектакль”. И люди, не успев сообразить в чем дело, надевают на себя навязанные им противо-роли, и начинают ему помимо своей воли подыгрывать. Так вот и в нашем примере, вместо любящего мужа и детей нашу женщину-начальницу встречают испуганные бестолковые подчиненные. А она ведь совсем другого ожидала…
Некоторые роли бывает трудно снимать, потому что они сильно завязаны на прошлых травмах. Но выход есть! Чтобы быть успешным в социуме, и двигаться к своим (а не к чужим) целям, надо работать с ролями — проявлять свои роли, убирать с них травматику, прояснять когда и для чего они нужны, как их снимать, и какие более адекватные роли можно надевать. Этому можно и нужно учиться!
Человеку мозг достался по наследству от его животных предков. И мозг этот был создан и совершенствовался на выживании животных в стае. Стая — это система строгой иерархии. Каждая особь в стае занимает строго свое место в диапазоне от максимального выживания (вождь, главарь, альфа-самец) до минимального (изгой, отщепенец, самый слабый).
Этот механизм у человека продолжает работать, хотя уже не всегда в таком явном виде. За доминирование (положение в стае) отвечает наша лимбическая система — эмоции. Она по большей части работает на уровне ниже осознаваемого, срабатывает автоматически.
А каждая эмоция, требует определенного типа действия. А когда мы действуем, мы всегда действуем из какой-то роли. Это тоже по большей части автоматический механизм. Например, пришел я в учреждение за справкой. Я в роли просителя. Пожалейте сиротинушку, облагодетельствуйте, не дайте погибнуть… Или в роли несправедливо обиженного гражданина излучающего праведный гнев. Отрывают от важных дел, шпыняют туда-сюда, за какими-то бестолковыми бумажками…. Таких ролей может быть несколько.
Всё было бы хорошо, если бы мы надевали и снимали роли осознанно, по собственному выбору. И выбирали роли, не наобум, что первое под руку подвернулось, а ту, которая наиболее эффективно приведет нас к достижению своей цели. Вернемся к примеру со справкой. Наилучшей тактикой было бы войти в кабинет в некой нейтральной роли, понаблюдать за ситуацией, понять что за человек, от которого зависит — будет у меня справка или нет. Например, я замечаю у него на столе фотографию, где он на рыбалке хвастает своим уловом. Я могу искренне восхититься его уловом, если он “повелся” и втянулся в разговор, дать понять, что мне тоже нравится рыбалка, и побудить его к дальнейшему разговору (“а вы на блесну ловите?”). Так возникает общая реальность, она автоматически увеличивает взаимную симпатию. Ну а отказать в справке тому, кто тебе симпатичен, намного сложнее, чем постороннему незнакомому человеку.
Эту “фишку” в свое время “просек” Дейл Карнеги, которого теперь знают по всему миру..
В процессинге проработке ролей уделяется большое внимание, как и работе с эмоциями, для того чтобы пользоваться этими механизмами осознанно и эффективно. Тот, кто способен управлять своими (и чужими) эмоциями, и виртуозно владеет ролями (своими и чужими), преуспевает в жизни намного лучше остальных, в том числе и финансово.
В гностическом интенсиве мы спрашиваем “Кто ты?”, принимаем ответ, видим, что это не Я, отбрасываем, и снова спрашиваем. В конце пути, за всеми этими отброшенными ролями, статусами, и всем тем, что мы иногда считаем собой, остается наше исходное Я, которое “просто Я”.
Удивительным образом в этом состоянии пропадает привычный дуализм — это “Я” одновременно воспринимается как “не Я”, и исчезает в восприятии разница между “Я” и “ты”, “мужчина” и “женщина”, “добро” и “зло”, и т.д.
Это очень необычное и восхитительное состояние, но долго в нем оставаться никто не хочет, несмотря что это очень приятно. Причина в том, как мне кажется, что в этом состоянии нет действия, нет причины и повода действовать, нет дуальностей, а значит нет разности потенциалов, создающей поток энергии, движение и действие. Поэтому все всегда довольно быстро возвращаются обратно и проЯвляют себя в этом мире.
А проЯвлять себя мы может только если другие смогут увидеть моё Я и “узнать” его, понять что это за роль у меня, для чего она и чего от этой роли можно ждать.
Таким образом в нашем мире, как мне кажется, трудно встретить Я без какой-нибудь роли. Роли могут быть осознаваемыми и неосознаваемые — я ведь могу даже не замечать свою роль, привычно считая ее “собой”…
Часто когда мы вступаем во взаимодействие с кем-то, мы неосознанно принимаем предлагаемую нам роль. Если нас атакуют, мы защищаемся, значит в ответ на роль “нападающего”, мы надеваем роль “защищающегося”. Замечали такое? Типа вдруг замечаешь, что ты стоишь, оправдываешься, и “по уши увяз”, и понимаешь, что ты-то вообще ни при чем, тебя “даже мимо не стояло”, а вот, не успел осознать и уже играешь вторую роль в чужой пьесе, и пьеса уже в самом разгаре…
Вот некоторые популярные в нашем мире игры: “полицейские и воры”, “обличитель и преступник”, “авторитет и недоумок”, “начальник и дурак”, агрессор и жертва”, “спасатель и жертва”, “ревнивая жена и гулящий муж” и много еще других.
К примеру, если в семье у родителей жены была в ходу игра, когда мама не давала отцу выпить, постоянно контролировала его, чтобы он не выпил, а тот бегал от нее, скрывался, находил и выпивал (помните персонажа дядю Митю из “Любовь и голуби”?), тогда с большой вероятностью непьющий по-началу муж, незаметно для себя втянется в эту игру, привыкнет прятаться и выпивать, и закончит алкоголиком.
Ничего плохого в самих ролях нет, роли могут и помогать. Неприятности от ролей случаются тогда, когда мы их не осознаем. Если же научиться распознавать и осознанно надевать и (главное!) снимать роли, то играть станет намного интересней, потому что в этих играх ты уже хозяин, ты или сам их создаешь со своими правилами, либо присоединяешься добровольно к чужим играм, но правила ты уже знаешь и всегда помнишь, где выход из игры, и можешь в любой момент закончить игру, снять маску, снять роль, повесить ее в шкаф, надеть другую и отправиться по своим собственным делам.
Итак, мы выяснили, что когда “Я” проЯвляется в мир оттуда, где “Я” и “не-Я” ощущаются одинаково, тогда появляется роль, предназначение которой произвести некие действия в проявленном мире, которые приблизят это “Я” к какой-то цели.
Роли бывают осознаваемые и неосознаваемые, и роли сложнее снять, чем надеть. А также, что большинство проблем с ролями происходят из-за того, что мы не осознаем когда и какие роли мы надеваем, и когда мы надеваем “что ни попадя”, это приводит к тому, что мы встреваем в нежелательные для нас игры, с неизвестными нам правилами.
Теперь давайте посмотрим на наш мозг. Это удивительный человеческий орган, который всегда выполняет одну функцию — убеждает вас в том что вы правы. Помните как бывает, когда во сне с вами происходят самые странные вещи, и при этом нет ощущения нереальности, как будто так и надо, не происходит ничего необычного.
Вот также наш мозг работает и днем, когда мы не спим (хотя на этот счет у восточных мудрецов есть другое мнение…). Чтобы с нами не происходило, мозг анализирует и выдает нам очень убедительные объяснения почему так и должно быть. Он всегда докажет вам, что вы правы, и подберет доказательства. Наш Великий Доказывающий.
Теперь представьте себе, что вы очень расстроены, например, потеряли что-то очень для вас ценное. Из этого состояния, из этого “Я”, посмотрите на мир вокруг. Что вы увидите? Все серо и уныло, если потеря велика, то мир становится как будто черно-белым, все хорошее что было, куда-то исчезло, и повылезало все плохое, чего раньше не замечал. Такое ощущение, как будто попал в какую-то параллельную вселенную. Вроде я все там же, и место и время те же, но мир стал другой.
Если что-то вас из этого состояние выведет в противоположное, например вы узнаете, что этой потери у вас на самом деле не было, и наоборот, что-то хорошее и ценное прибавилось у вас в жизни, и в этом состоянии, в этом “Я”, вы посмотрите вокруг, то вы увидите, что вы находитесь в другой параллельной вселенной, где ярко и ласково светит солнце, поют птички, мир прекрасен и безопасен…
Так работает наш мозг. Для состояния Я в роли “жертвы обстоятельств” он включает фильтр, через который всё что вы будете видеть вокруг себя, будет подтверждать, почему вы хороший, а они все “плохие”, и почему вам так плохо и т.д.
Это природная механика. Это так работает. Можно ли этим управлять? Мне кажется поменять фильтры, которые наш мозг создавал миллионы лет эволюции, и всю нашу сознательную и особенно бессознательную жизнь. будет несколько.. эээ… скажем… сложновато. Но почему бы мне самому не выбирать из какого состояния мне воспринимать мир? По-большому счету для мира разницы нет, а для меня намного приятнее и полезнее для здоровья наблюдать мир из позитивных состояний, проживая жизнь в той из параллельных вселенных, где я получаю больше опыта счастья, удовольствия, красоты, успеха, и т.п. Ну если только в вашем командировочном удостоверении для этой реинкарнации на Земле не написано что-то другое…
Вот так и связаны маски, роли и параллельные вселенные…
— “ЗдорОво! Да вот про роли все размышляю. Если я все время действую, находясь в какой-то роли, то в одной, то в другой… тогда возникает вопрос — а кто же тогда Я, тот который на самом деле, который в чистом виде, без роли?”
— “Ого! Да ты размышляешь над главным вопросом человеческого бытия! Кто Я? В самом этом вопросе зашит парадокс.
“Кто”… Если начать описывать этого “кто”, мы как раз получим набор качеств, свойств, которые описывают какую-то определенную ипостась человека, или то, что мы называем ролью. И это будет уход в сторону он ответа на заданный вопрос…”
— “Именно… И что делать?”
— “У древних мудрецов был способ описания от обратного — описание того, чем описываемый объект не является.”
— “И тогда, чтобы получить ответ на вопрос “Кто Я?” нужно спрашивать “Кем или чем это Я не является?”
— “Да, именно так. Есть даже такой процесс, называется гностический интенсив, когда эти два вопроса задают поочередно: Кто Ты? и Кто не Ты?”
— “Да, я слышал про него. А ты проводишь этот процесс?”
— “Бывает, провожу иногда. Когда человек очень попросит. Так то по-большому счету я в нем большой пользы не вижу. В смысле для обычной “мирской” жизни. Ну достиг человек этого состояния “за пределами Я”, ну почувствовал он это состояние недвойственности. Ну проштырило его. Но состояние через какое-то время заканчивается и человек возвращается в свое привычное состояние. Появились у него какие-то новые ресурсы, навыки? Нет. Изменилась его способность управлять жизнью? Нет…”
— “Не, ну погоди. Память об этом состоянии же осталась?”
— “Да, это остается. Остается знание, что за пределами привычного окружения, есть что-то очень необычное, где стираются границы Я и не-Я…”
— “А роли в том состоянии есть?”
— “Приходи ко мне на гностический интенсив, сам и увидишь…”
— “Не, я серьезно… Там есть роли? Ты же сам был в том состоянии?”
— “Да, бывал, конечно, и не раз… Вот тут где-то, как мне кажется и лежит ответ на вопрос кто тот Я который надевает роли.
Когда нет границы между Я и не-Я, нет и ролей. Потому что там нет ничего. Ничего проявленного. Оно там конечно все есть, но в непроявленном виде.
И все роли, которые я могу надевать на себя в этом мире, и действовать из этих ролей, они в том состоянии где-то внутри меня есть. Но как будто виде потенциала, вероятности. Ну как бы это объяснить? Ну как желудь — это непроявленный дуб. В желуде есть идея дуба и есть энергия для запуска программы выращивания дуба. Желудь может и просто сгнить и ничего из него не вырастет. А может и прорасти и превратиться в большой могучий дуб. И этот потенциал, как вероятность в желуде имеется.”
— “Кажется я понимаю…”
— “И с ролями так же. Чтобы из состояния, где есть одновременно и Я и не-Я, чтобы какое-то Я проявилось, оно должно принять какую-то форму. Конкретную. Определенную. Ограниченную. В том смысле, что желудь не может превратиться в яблоко. И если я проявилось в виде человека, то он уже не может превратиться в желудь.
Ну а дальше этот человек может иметь определенную форму в каждый определенный момент времени, и в зависимости от текущего момента, и от того кто и что его окружает, и что он хочет достичь в этот момент, он осознанно или нет надевает на себя определенную роль. Такую, которая по его мнению позволит ему достичь того, чего он хочет.
Если роль грубияна, как ему кажется, поможет ему, например, без очереди пройти в кабинет, тогда он надевает эту роль и действует исходя из этой роли. Если в очереди в кабинет все грубияны, можно попробовать отыграть жертву… Ну и так далее. Понятно?”
— “Да. Я так понял, что если я начну снимать с себя роли, как слой луковица, слой за слоем, я рано или поздно доберусь до центра. Это тот Я на котором эти все роли и держатся.”
— “Точно. Только если приглядется никакого Я там быть не должно. Потому что если Я есть, это значит есть и роль, иначе говоря форма, в которой это Я проявлено. А вот когда Я исчезает, мы и подходим вплотную к тому Я, которого мы и искали.”
— “Прикольно… Когда Я теряется, тогда ты его и находишь…”
— “Именно так. Но все таки на словах это одно, а когда через свой собственный опыт это почувствуешь, это совсем другое. Поэтому лучше сам лично это переживи, через гностический интенсив, например. “
Да. Причем я считаю, что кодекс больше нужен самому психологу, чем его клиенту. Если клиент в некоторых случаях может даже не заметить нарушения кодекса, и все равно получить для себя пользу от сессии, для психолога любое нарушение его кодекса бьет прямой наводкой по его способности быть успешным специалистом.
Это что-то вроде техники безопасности для электрика, работающего с высоковольтным оборудованием на высоте. Несколько нарушений — и нет больше электрика…
Поэтому все пункты моего кодекса написаны в виде “я делаю то-то и то-то”. И этот кодекс — это моя страховка и мой супервизор, приглядывающий за мной во время сессии. Чем меньше у меня нарушений кодекса, тем больше успехов у моих клиентов. В целом. Хотя иногда бывают исключения. Но на то они и исключения. В каждом таком исключительном случае я осознаю что и зачем я нарушаю, и я несу полную ответственность за все возможные последствия.
Вот мой кодекс.
1. До начала сессии я убедился в том, что клиент находится в оптимальном физическом состоянии для сессии (выспался, сыт, не принимал изменяющих сознание веществ).
2. Я убедился в том, что сессия проводится в подходящем месте и в подходящее время и ничто не будет отвлекать клиента от процесса.
3. Я имею твердое изначальное намерение помочь клиенту
4. Я заинтересован в том, что и как говорит и чувствует клиент, вместо того, чтобы быть интересным для него. Принцип “Я здесь для тебя”
5. Я не работаю без запроса, вопреки желанию или при наличии протеста со стороны клиента.
6. Я управляю сессией и принимаю полную ответственность за нее, при этом не доминируя и не подавляя клиента. Я не настаиваю на работе с тем, на чем нет внимания клиента.
7. Я действую предсказуемо, чтобы не вызывать у клиента замешательства.
8. Я не делаю ничего, что напрямую не способствует прогрессу клиента в сессии и успеху в жизни.
9. Я довожу до успеха клиента каждое начинаемое действие.
10. Если я не понимаю того, что говорит клиент, я переспрашиваю.
11. Я не занимаюсь толкованиями для клиента, я не делаю оценок за клиента, я не говорю клиенту на что он смотрит, и что он должен увидеть, я не объясняю смысл того, что клиент воспринимает, я не даю советов о том, как устроить жизнь, я не говорю клиенту что он прав или что он не прав.
12. Все, что происходит в сессии, я оставляю в сессии и не использую для каких-либо иных целей, кроме содействия прогрессу клиента во время сессии.
13. Я не делаю ничего для клиента вне сессии, кроме того, о чем упоминалось в ходе сессии.
Если вы работаете в сфере психологии, у вас есть свой этический кодекс?
