Метка: мой_процессинг

Опубликовано

Про любовь и зеркало

— Лука, — сказал Тим однажды вечером, когда за окнами хлюпала тишина, — скажи честно… это я ненормальный или просто любовь такая… странная?

— О, она странная, — охотно кивнул Лука. — Как луна в ведре: вроде рядом, а потрогаешь — только вода. Что стряслось?

— Поссорились мы. Сначала я ждал, что она утешит меня… А потом, когда она посмотрела на меня с недоумением, я почувствовал, будто предали. Как будто я сидел с разбитым коленом, а мне сказали: «Ну, ты сам виноват, что бегал». И вот я сижу теперь — вроде взрослый, а внутри что-то детское всхлипывает и требует немедленно его любить.

— Ага, — Лука кивнул и достал с полки старое медное зеркало. — Смотри.

— Что это? — Тим нахмурился. — Пыльное, без рамы, кривовато отражает.

— Как любовь.

— Спасибо, стало легче, — буркнул Тим.

Лука рассмеялся:

— Потерпи. Настоящая любовь — это зеркало, а не мягкий плед. Она не гладит тебя по голове каждый раз, когда ты плачешь. Она показывает, кто ты. Причём не в Instagram-фильтре, а вот так — в чуть кривом отражении, где видны твои страхи, обиды, зависимость. Где ты сам себе не всегда нравишься.

— А можно как-нибудь… ну… без этого? Просто любить, как в песнях?

— Конечно. Но это будет любовь, похожая на мороженое в жару: приятно, сладко, но тает быстро. Зрелая любовь — не про то, чтобы стало комфортно. А про то, чтобы стало видно. Видно, насколько ты ждёшь спасения. Насколько хочешь, чтобы другой стал родителем, ангелом, гарантом вечной погоды. Но он — не ангел. И ты — не ребёнок.

— А кто я тогда?

— Зеркало. Как и он. Вы друг другу отражение. И если при этом вы всё ещё рядом — это уже чудо. Потому что выдержать отражение без рамы, без искажений, без бега — непросто. Но если вы остались — не чтобы терпеть, а чтобы встретиться — тогда начинается настоящая любовь.

— Получается, любовь — это когда мне не так удобно, но по-настоящему?

— Примерно как поход в горы. Болит всё, тяжело, но какой воздух… и какие виды. Главное — не спутать любовь с укрытием. Настоящая любовь — не прячется от бури, она позволяет тебе стать сильнее под её ветром.

Тим задумался, потом осторожно взял зеркало. Посмотрел в него.

— Странно. Я вроде тот же, но теперь вижу, что у меня под глазами немного грусти. И где-то внутри — крошка злости. И надежда, между прочим, тоже есть.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Лука. — Добро пожаловать в любовь.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про отношения и банку с медом

— Лука, — сказал Тим, сжав в ладони чашку какао и глядя в окно, где дождь вырисовывал на стекле запятые, — почему в отношениях бывает так много боли? Разве они не должны быть как плед и горячий чай, а не как танцы на кактусах?

Лука усмехнулся. Он сидел в своём любимом кресле, поглаживая бороду, словно в ней были спрятаны ответы на все вопросы.

— Танцы на кактусах, говоришь… Красиво сказал. А ведь ты прав. Многим кажется, что близкие отношения — это когда нас обнимают, кормят борщом и не трогают наши раны. Но настоящая близость — это когда к тебе вдруг кто-то нежно прикасается туда, куда ты сам давно боишься заглянуть.

— Но почему это так больно?

Лука задумчиво посмотрел на Тима, потом подошёл к буфету и достал оттуда банку мёда.

— Представь, что это — ты. Банка с медом. Тёплый, душистый, сладкий. Все хотят мёда. Но…

Он аккуратно приоткрыл крышку. Внутри раздался негромкий гул.

— Там ещё и шершни, — Тим попятился.

— Вот именно. Мёд — это то, что мы хотим показать. А шершни — всё то, что копилось годами: ревность, страх, стыд, обиды… Они там давно живут, просто крышку мы держим крепко закрытой. Пока живём в одиночку — вроде ничего. Но как только кто-то подходит слишком близко…

— …шершни просыпаются, — вздохнул Тим.

— Именно. И ты думаешь, что проблема в другом человеке. А на самом деле — он просто подошёл ближе, чем другие. До зоны, где хранится боль.

— То есть, если кто-то вызывает у меня боль, это… не обязательно плохо?

Лука снова сел, улыбаясь, как садовник, что наконец увидел первые всходы.

— Это приглашение. Встретиться с собой. Не с тем героем, которым ты хочешь быть, а с тем, кто действительно живёт внутри: раненым, пугливым, уязвимым. Встреча с другим — это зеркало. Но не из магазина, где отражается прическа, а такое, в которое видно душу. И если не убежать, не хлопнуть дверью, не спрятаться в ретрит или в новую влюблённость, а остаться — то можно впервые в жизни увидеть себя по-настоящему.

— Но это тяжело…

— Конечно. Это как зайти в старый чулан, где давно не было света. Пыль, паутина, скрипящие доски. Но ведь именно там можно найти давно забытые сокровища. А главное — после этого становится легче дышать.

— И что делать, если я чувствую, что кто-то разбудил моих шершней?

— Сначала — не надо разбивать банку. Не убегай. Просто подыши. Признай: «Да, во мне есть боль. Да, мне страшно. Но я остаюсь». А потом — попробуй поделиться этим. Не обвиняя. Не требуя. Просто сказать: «Когда ты так сказала — мне стало больно. Не знаю, почему. Может, это старая история, может — просто моя рана». И вдруг — другой человек тоже захочет остаться. И тогда, Тим…

— …мы вдвоем откроем этот чулан?

— Ага, — кивнул Лука. — И может, не все шершни окажутся такими уж злыми. Некоторые просто заблудились. Или соскучились.

Тим рассмеялся.

— А мед?

— Его станет больше. Потому что чем больше ты себя принимаешь, тем слаще становишься. Но не для всех — только для тех, кто сам не боится своих шершней.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Короткая повесть о пяти потоках

Глава 1. Обида с поверхности

— Я снова злюсь, Лука, — признался Тим. — Кто-то влез в очередь, и я чуть не взорвался. А потом ещё долго злился. Это уже не в первый раз.

Лука, как обычно, не спешил с ответом. Он сидел в кресле-качалке, и ветер тихо раскачивал занавески.

— Ты заметил, что в таких историях ты всегда — тот, кого задели? Жертва. Сидел, никого не трогал, и вдруг — бах, кто-то наступил на любимую мозоль.

Тим кивнул.

— Да. Всё именно так и ощущается.

— Это первый поток. Поверхностный. Когда другой человек причиняет тебе обиду. Его легче всего найти, он ближе всего к коже. Но он же и самый коварный. Если копнуть — окажется, он лишь начало дороги.

Глава 2. Смотрящий со стороны

— А что дальше? — спросил Тим.

— Дальше ты вспоминаешь, как наблюдал за чужой болью. Как отец кричал на мать. Как учитель унижал одноклассника. Ты тогда был ребёнком, но всё записалось. Это второй поток. Когда другой причиняет обиду другому.

— Я… помню, — Тим замолчал. — Помню, как мама плакала на кухне. Я прятался за дверью и слушал.

— Эти эпизоды учат тебя бояться. Быть осторожным. Иногда даже делать вид, что не видишь. Потому что боль — опасна. Так ты начинаешь отгораживаться.

Глава 3. Роль обидчика

— А если я сам кого-то обидел? — неуверенно спросил Тим.

Лука посмотрел на него внимательно:

— Третий поток. Когда ты причиняешь боль другому. Сам. Не потому что злой — а потому что не знал, как по-другому. Или защищался. Или просто повторял то, что видел раньше.

Тим закрыл глаза.

— Я вспоминаю, как накричал на младшего брата. Он тогда заплакал, а я… я испытал странное облегчение. Как будто отпустило.

— Именно так. Это ещё один узел. И каждый из них держит твою боль. Но пока ты их не распутаешь, будешь встречать похожие ситуации снова и снова.

Глава 4. Саморазрушающийся

— Что за четвёртый поток? — спросил Тим.

— Это когда ты видел, как кто-то причиняет боль себе. Мама, отказывающаяся от отдыха. Дед, который пил, потому что «так проще». Подруга, которая унижает себя — и делает вид, что это шутка.

— Я знаю, о чём ты. Это всё ужасно тяжело видеть. Особенно, когда ничего не можешь сделать.

— И ты учишься игнорировать боль. Свою и чужую. Ведь если от неё не отвернуться — она раздавит. Или ты так думаешь.

Глава 5. Предатель самого себя

— И последний поток? — тихо спросил Тим.

— Самый глубокий. Когда ты причиняешь боль себе. Осознанно или нет. Промолчал, когда надо было сказать. Согласился, когда хотелось отказаться. Обвинил себя. Отказался от мечты.

Тим опустил голову:

— Бывает. И больнее всего — осознавать, что сделал это сам.

— Но это и самая сильная точка. Потому что здесь ты больше не можешь сказать, что кто-то другой виноват. И тогда появляется свобода. И ответственность.

Глава 6. Взгляд сверху

Они сидели на холме. Тим долго молчал. Лука не торопил.

— Знаешь, — сказал Тим, — иногда кажется, что всё это — просто театр. Люди играют роли. Жертвы. Агрессоры. Наблюдатели.

— Так и есть, — кивнул Лука. — Но беда в том, что они забыли, что это театр. Настолько вжились в роль, что забыли — они актёры. А сцена — не вся жизнь.

— Как вспомнить?

— Надо подняться. Над своими потоками. Над болью. Над привычками. Над автоматизмами. Встать выше и посмотреть: везде — ты. Во всех потоках. И если ты там есть — значит, ты можешь выбрать другое.

Тим вздохнул, и на его лице впервые за долгое время появилась лёгкая улыбка.

— Пожалуй, я начну репетировать новую роль. Без крика. Без обиды. Просто с вниманием к себе.

Лука кивнул. — И это будет самая красивая роль в твоей жизни.

Над ними медленно зажигались звёзды. Сцена готовилась к новому акту.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про жизнь после точки невозврата

Вечер был тёплый и высокий, как будто небо решило приподняться, чтобы дать больше места мыслям. Тим и Лука сидели на вершине холма, откуда открывался вид на город внизу — мерцающий, живой, полный чужих жизней, чужих историй. Тим жевал сухофрукт, Лука ковырял в земле палочкой.

— Слушай… — начал Тим, — а что происходит потом? После этой самой точки невозврата?

— Что ты имеешь в виду? — Лука смотрел вперёд, в светящиеся окна.

— Ну вот… мы прошли через все потоки. Видели, как обиды переходят из рук в руки, из сердец в сердца, как человек может быть жертвой, свидетелем, обидчиком, спасателем, наблюдателем и… предателем самого себя. А потом — вспышка, понимание. Точка. Всё встаёт на свои места. И человек больше не обижается.

Лука улыбнулся уголком губ.

— А ты думал, это конец?

Тим пожал плечами.

— Хотелось бы. Было бы удобно — прошёл, понял, всё, святой.

— Это не конец, Тим. Это… начало. Просто теперь ты больше не строишь свою жизнь на боли. Ты не выбираешь, куда идти, исходя из страха или вины. Ты больше не бьёшься в запертую дверь в надежде, что она вдруг откроется и скажет: «Ты был прав».

Тим слушал внимательно. Лука говорил медленно, как будто печатал слова прямо в воздух.

— После точки невозврата ты становишься свободным. А значит — ответственным. Не перед обидчиками, не перед родителями, не перед обществом. Перед собой. Ты больше не ведёшь внутренний дневник: кто виноват, кто прав, кто кому чего должен. Ты просто идёшь. И где бы ты ни оказался — у тебя есть выбор: принести в это место свет или тень. Тепло или холод. Жизнь или повторение старой боли.

Тим вздохнул. Не устало — глубоко, как будто пробудился.

— А если вдруг снова утащит? Обидится внутри? Неосознанно…

— Тогда ты скажешь себе: «Погоди. Это старое кино. Я его уже видел». И сделаешь шаг в сторону. В сторону жизни.

Они замолчали. Ветер пробежал по траве, и город внизу будто задышал.

— Знаешь, Лука, — сказал Тим, — раньше я думал, что быть взрослым — это всегда знать, что делать. А теперь думаю: быть взрослым — это когда можно не знать, но идти всё равно.

— Именно, — кивнул Лука. — И идти — своим путём. Не из боли. А из глубины. Из любви.

Они сидели молча. Под небом. После точки невозврата.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про главный поток

Сидели у костра. Вокруг — сумерки, тишина и лёгкий хруст веток в огне. Тим молчал уже долго. Лука терпеливо ждал, поглаживая кружку с ещё тёплым чаем. Когда молчание стало почти живым, Тим наконец заговорил:

— А бывает… так, что ты сам себя обижаешь, да? Осознанно, или нет.

Лука чуть заметно кивнул.

— Это пятый поток.

— Я всё думал… Это что, самобичевание? Когда себя гнобишь за любую ошибку? Или когда не позволяешь себе радоваться?

— И это тоже, — сказал Лука. — Но не только.

Он подбросил в огонь тонкую щепку. Она вспыхнула с треском.

— Бывает, человек всю жизнь живёт с ощущением, будто должен. Всё время. Всем. Будто должен быть удобным, терпеливым, спокойным, добрым. И каждый раз, когда хочет сказать «нет» или выбрать себя — делает выбор в пользу других. А потом удивляется, почему внутри пусто. Почему голос осип. Почему тело болит.

— Потому что он сам себя предаёт? — тихо спросил Тим.

— Да. Сам себе причиняет боль, выбирая не себя. Снова и снова. Иногда годами. Иногда десятилетиями.

Тим опустил голову. Его голос был чуть слышен:

— Я так с собой делал. В каких-то мелочах, но часто. Хотел отдохнуть — но брался за дела. Хотел сказать «не хочу» — улыбался и говорил «конечно». А потом злился. На всех. Хотя на самом деле — на себя.

Лука молчал. Он знал: это не тот момент, когда нужно говорить. Это тот момент, когда нужно быть рядом.

Тим вдруг поднял голову и сказал:

— А если… я попробую иначе? Просто — сказать себе: «Мне можно»?

— Попробуй, — мягко сказал Лука. — Скажи прямо сейчас.

Тим немного смущённо, но отчётливо произнёс:

— Мне можно.

— Скажи ещё раз.

— Мне можно… быть собой. Ошибаться. Отдыхать. Не успевать. Не нравиться. Жить.

Лука кивнул. С лёгкой, почти неуловимой улыбкой. Так, как улыбаются деревья, когда в них прилетает первая весенняя птица.

— Вот с этого и начинается путь обратно. Из пятого потока — в живое пространство. Где можно дышать. И быть.

Тим закрыл глаза. Впервые за долгое время — спокойно.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про четвертый поток

— Лука, — сказал Тим, пока они возвращались по лесной тропинке после долгой прогулки, — знаешь, я тут вспомнил кое-что… странное. Не могу отпустить.

— Расскажи, — отозвался Лука, поднимая с земли сухую веточку и вертя её в руках, как дирижёрскую палочку.

— У нас во дворе был парень, Дэн. Старше нас. Всегда ходил с синяками. Мы думали — дерётся. А потом я как-то увидел, как он сам себе эти синяки делает… об стену. Тихо, злым лицом. Как будто хотел уничтожить кого-то — но бил самого себя.

Лука остановился.

— И что ты почувствовал?

— Страх, — честно ответил Тим. — И стыд, что увидел это. А потом… злость. На него. Типа: “Ты что творишь?!” Мне тогда казалось — он виноват. Сам себе это делает.

— А теперь как кажется?

Тим вдохнул.

— Он был один. У него, вроде, и семья была… но как будто его никто не видел. Он стал и наблюдателем, и палачом, и жертвой — в одном теле.

— Это четвёртый поток, — мягко сказал Лука. — Когда ты наблюдаешь, как кто-то разрушает себя. Медленно, упорно. И ты не можешь ничего сделать. Или не умеешь. Или не разрешаешь себе вмешаться. Это боль свидетеля. И она может быть такой же тяжёлой, как если бы ты сам в этой роли был.

Они снова пошли. Земля под ногами была покрыта мягким мхом.

— Ты когда-нибудь вмешивался, Лука?

— Вмешивался. И молчал. И жалел о том, что вмешался. И о том, что не вмешался. Это не арифметика, Тим. Тут нет правильного ответа. Только честность перед собой. Главное — не закрывать глаза.

Тим кивнул.

— Я вот думаю, а если бы я тогда подошёл к Дэну и сказал: “Эй, не надо, ты не один”?
— Он, может, и не услышал бы, — ответил Лука. — Но, возможно, через десять лет, в каком-то чужом городе, на какой-то странной скамейке он бы вспомнил твои слова. И что-то сдвинулось бы внутри.

— А если и не вспомнил?

— Тогда ты всё равно сохранил в себе важное: свою способность видеть. А это уже делает мир чуть менее одиноким.

Они вышли на поляну. Тим взглянул на небо — высокое, прозрачное, чистое. И вдруг сказал:

— Лука… Спасибо. За то, что ты видишь меня.

Лука улыбнулся:

— И тебе спасибо, Тим. За то, что учишься видеть других.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про поток от себя к другому

— Лука, — тихо сказал Тим, пока они сидели на лавке в парке, наблюдая за тем, как медленно кружатся в воздухе первые осенние листья, — а можно… я расскажу тебе одну историю?

— Конечно, — сказал Лука, не отрывая взгляда от ветки, с которой вот-вот должен был сорваться жёлтый лист. — Я слушаю.

Тим замолчал. Казалось, он выбирал слова, с которыми не разговаривал уже много лет.

— Мне было лет одиннадцать. В нашем классе был мальчик — Пашка. Он был тихий, не очень ловкий. Над ним подшучивали… А однажды я… я толкнул его. Просто — чтобы все смеялись.
Он сглотнул.
— Он упал. Разбил коленку. И… заплакал. А я стоял и смеялся вместе со всеми. Хотя внутри… внутри всё горело.

Лука молчал. Только кивнул.

— Я же не хотел его ранить, — почти оправдываясь, добавил Тим. — Я просто… хотел, чтобы меня приняли. Чтобы быть «своим».

— Ты причинил боль другому, — спокойно произнёс Лука. — И теперь впервые позволяешь себе это увидеть. Не отвернуться. Не оправдаться. Просто признать.

— Я много раз вспоминал этот момент. Но всегда как-то — быстро отмахивался. Мол, глупость, детство… А сейчас будто попал внутрь того эпизода. Словно снова стою в том коридоре. И в груди — всё сжалось.

— Это и есть поток. Ты его не просто вспоминаешь — ты его проживаешь. И если выдержишь, — добавил Лука мягко, — он перестанет течь.

— Как это — «перестанет течь»?
— Ты перестанешь в нём плавать. Перестанешь бессознательно наказывать себя за это. Или повторять что-то подобное с другими, чтобы «загладить». Он станет знанием. Опытным. Живым. Твоим.

Тим закрыл глаза. И неожиданно для самого себя прошептал:

— Пашка… извини.

Лука положил руку ему на плечо:

— Иногда этого достаточно. Иногда нужно чуть больше. Но главное — ты теперь знаешь, где вход. А выход всегда находится внутри.

Они долго молчали. Лист с ветки всё-таки сорвался и, медленно кружась, опустился рядом с их ногами.

— Лука, — сказал Тим, — а если я пойду дальше по этим потокам… мне не станет хуже?
— Тебе может стать тише. А тишина — это иногда самое громкое, что мы можем услышать о себе.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Еще раз про пять потоков

— Лука, — начал Тим, когда они шли по тихой лесной тропе, — я всё думаю про эти твои пять потоков. Кажется, понял… но не до конца. Они как будто простые, но в голове путаются.
— Это нормально, — кивнул Лука. — Эти потоки не про ум, они про опыт. Их не понять — их надо прожить.

— Но всё-таки, можешь мне рассказать про каждый подробнее? Чтобы я хоть ориентиры расставил.
— Конечно. Смотри, вот здесь, — Лука указал на ручей, что бежал у тропы, — начинается первый поток.

1. Другой причинил боль мне.
 — Это как если бы ты шёл по этой дорожке, а кто-то швырнул в тебя камень. Больно, обидно, неожиданно. И ты замираешь: «За что?!»
— Ну да, это я знаю, — кивнул Тим. — Бывает.
— И именно с этого потока чаще всего всё начинается. Он ближе всего к поверхности. Самый очевидный.

Они пошли дальше. Тропа стала шире, ручей слился с другим.

2. Другой причинил боль другому.
 — А это, — продолжил Лука, — когда ты стоишь рядом, и видишь, как обижают кого-то другого. И внутри — комок. Бессилие, вина, стыд… или злость. Это часто из детства. Когда слышал, как родители ссорятся. Или как одноклассники обижают кого-то.
— О, — тихо сказал Тим, — да. Я будто снова маленький, и у меня дрожат коленки.
— Вот. Ты не пострадал напрямую, но отпечаток остался.

Внезапно тропа свернула, и они вышли на поляну. По краям — пеньки, на которых кто-то когда-то сидел. Лука уселся и похлопал рядом.

3. Я причинил боль другому.
 — А теперь самое неприятное, — сказал он. — Это когда ты сам кого-то обидел. Может, специально. Может, нечаянно. Но оно всё равно болит.
— Я иногда вспоминаю, как нагрубил другу. Стыдно до сих пор, — Тим сжал плечи.
— А кто-то такие воспоминания прячет под замок. Но пока они там — они влияют. Оттуда, изнутри.
— То есть, чтобы не злиться на других, надо ещё и свои штуки рассмотреть?
— Не просто рассмотреть. Признать. Прожить. Простить.

Они снова пошли. Вдоль тропы забор — весь перекошенный, как будто кто-то бил по нему молотком.

4. Кто-то обижал самого себя.
 — А это, — сказал Лука, остановившись, — когда ты смотришь, как другой человек мучает сам себя. Как будто режет себя невидимыми словами.
— Почему это так больно?
— Потому что ты хочешь помочь, но не можешь. Это вызывает ужасное бессилие. Особенно, если это кто-то близкий. Или если ты ещё ребёнок и видишь, как мама себя винит, плачет, жалеет…
— И это тоже запоминается?
— Навсегда. Пока не отпустишь.

И наконец, они вышли к зеркальному озеру. Тихо. Ни ветра, ни звука. Лука подошёл к воде и посмотрел на своё отражение.

5. Я причинил боль себе.
 — Вот он, последний поток. Самый глубокий. Когда ты сам себе сказал: «Я не заслуживаю. Я виноват. Я плохой».
— У меня внутри что-то сжалось, — прошептал Тим.
— Потому что ты вспомнил. У каждого есть такие моменты. Даже если мы забыли их словами — тело помнит.
— И если пройти по всем этим потокам?..
— Тогда они перестают быть потоками. Они сливаются в озеро покоя.
— Как это — жить без обид?
— Это как стоять вот здесь. У воды. И не отражаться в ней болью, а только светом.

Тим молчал. Он смотрел на гладь озера и чувствовал, что внутри что-то сдвинулось. Тихо. Почти незаметно. Как когда лёд трескается весной, и из-под него начинает бежать новая вода.

— Спасибо, Лука.
— Не мне, — улыбнулся старик. — А себе. За то, что пошёл по этой дороге.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про обиду и потоки

— Лука, а ты когда-нибудь обижался? — спросил Тим, удобно устроившись на скамейке в парке.
— Конечно, — улыбнулся старик, неспешно размешивая чай в термос-кружке. — Был даже момент, когда я обижался исключительно из чувства долга.
— Из… долга?! — Тим чуть не поперхнулся своим какао.
— Ага, — кивнул Лука. — Ну знаешь, как будто, если я не обижусь, то кто-то в этом мире останется безнаказанным. А я такой — страж справедливости! Стою на страже внутренней честности и всех обижаюсь назидательно.

Тим рассмеялся, но вскоре снова посерьезнел.
— А как перестать? Иногда понимаю головой, что не стоит, а всё равно — вспыхиваю. Или наоборот — сжимаю внутри, как уголек, жду, пока прожжёт дыру.
— А ты знаешь, — задумчиво произнёс Лука, — обида — как вода. Она течёт. Сначала ручей — кто-то меня задел. Потом ручей вливается в реку — я вспоминаю, как кого-то обижали на моих глазах. Дальше начинаются приливы и отливы — когда я сам кого-то обидел. Потом море — чужая боль, которую человек причиняет себе. А потом и вовсе подводное течение — когда я сам себе вредил, но делал вид, что это не я.

— Погоди, это всё внутри меня?
— Удивительно, да? — Лука кивнул. — Все пять потоков — часть одного и того же водоёма. Но, если наблюдать внимательно, можно добраться до того места, где вода просто перестаёт течь в этом направлении.
— Как это — перестаёт течь?

— Ну смотри. Сначала ты думаешь: «Он меня обидел!» — и тонешь в этой волне. Потом вдруг вспоминаешь: «Я видел, как моего друга обидели…» — и чувствуешь, как вода идёт глубже. Потом: «Я тоже когда-то так поступал» — и в животе становится неловко. А потом наступает удивительный момент, — Лука сделал паузу и посмотрел на качающиеся верхушки деревьев, — когда ты видишь, как сам причиняешь боль… себе. И тогда — шшшх! — как будто выключили мотор лодки, и ты впервые слышишь тишину воды.

Тим тоже замолчал. Он смотрел вперёд, будто только что прошёл весь этот путь, сидя на лавке.
— Это и есть точка невозврата?
— Угу, — кивнул Лука. — Место, где ты больше не возвращаешься в реку обид. Потому что она тебе просто стала неинтересна.
— А куда идёшь дальше?
— Туда, где вода прозрачная. Где можно увидеть своё отражение и не отвернуться.

— Лука, — негромко сказал Тим, — а можно я запишу это всё?
— Запиши. Только пиши от себя. Это тогда лучше работает.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про создание пространства

Тим (закрывает ноутбук, слегка напряжён):
— Пытался снова почувствовать. Как ты учил. Пространство, тело, дыхание…
Но будто комната сопротивляется. Воздух сухой. Стул неудобный. И как будто я здесь чужой.
Ничего не раскрывается.

Лука (вглядываясь в Тима с лёгкой улыбкой):
— Потому что антенны не растут на камне.
Им нужно тёплое, мягкое, принимающее пространство.
Как цветку — почва, в которой безопасно пустить корни.

Тим (вспоминает):
— Когда мы в сессии работали, я чувствовал: «здесь мне можно всё».
Можно даже просто сидеть молча. Или плакать. Или хихикать без причины.
И никто не скажет: «Ты странный».
Это и есть пространство?

Лука (кивает):
— Это одно из самых важных его свойств — разрешение быть.
Таким, какой ты есть сейчас. Без ожиданий, без оценок, без давления «что-то срочно делать».

Тим (задумывается):
— А дома я сам себе этого не разрешаю.
Как будто у меня внутри стоит охранник, который шепчет:
«Так, давай без глупостей. Никакой уязвимости. Только функциональность».

Лука:
— Это старый надсмотрщик. Он вырос из прошлого опыта, где чувствовать было небезопасно.
И теперь он охраняет твою крепость. Но, увы, она не предназначена для жизни. Только для выживания.

Тим:
— И как же быть? Что делать, чтобы антенны начали раскрываться?

Лука (мягко):
— Создать пространство заботы.
Иногда — физическое. Иногда — внутреннее.
Например, можно начать с простых вещей:
Поставь кресло туда, где тебе уютно.
Налей себе чай, запах которого тебе нравится.
Выключи яркий свет. Включи мягкую музыку.
Открой окно, если хочется воздуха.
И — самое главное — скажи себе:
«Мне разрешено чувствовать всё, что чувствуется. Без цензуры».

Тим (смеётся чуть смущённо):
— Прям как будто я себе устроил мини-церемонию…

Лука (с улыбкой):
— Так и есть.
Каждый раз, когда ты создаёшь пространство, в котором себе можно, ты проводишь маленький ритуал возвращения к себе.
И чем чаще ты это делаешь, тем легче твоим «антеннам» чувствовать.
Ты словно поливаешь их доверием.

Тим (после паузы):
— Получается, пространство — это не просто место. Это настройка.
Как если бы я делал комнату и для себя, и для своей уязвимости.

Лука:
— Именно.
Это и про внешний уют, и про внутреннюю атмосферу.
Про то, чтобы твоя уязвимая часть — та, которая чувствует, которая знает, что важно — поняла:
«Я здесь в безопасности. Меня здесь не осудят. Я могу расти».

Тим (тихо):
— Спасибо тебе.
Кажется, я наконец понял… что пространство — это не то, куда я прихожу.
А то, что я создаю внутри и вокруг, чтобы мог раскрыться.

Лука (тихо и с теплотой):
— Твои антенны уже настраиваются, Тим.
Слышишь? Они начинают улавливать жизнь.

Ваш Александр Смирнов