— Лука, а ты когда-нибудь чувствовал, что вот нужно что-то сказать, защитить себя… но вместо этого просто отступаешь? Замираешь. Слова застревают где-то в груди. И ты уже не человек, а тень самого себя, — Тим смотрел в окно электрички. За стеклом дрожали деревья в вечернем свете.
— Конечно, — кивнул Лука. — У каждого был такой момент. А ты вспомнил что-то конкретное?
— Да. Ситуация на работе. Меня обвинили в том, что я не доделал проект. Хотя это был не я. Я все знал, мог бы спокойно объяснить. Но просто… сжался внутри. Промолчал. Ушел. Потом себя еще три дня грыз.
Лука внимательно посмотрел на него:
— Страх?
Тим пожал плечами:
— Наверное. Хотя опасности-то никакой не было. Никто не угрожал, даже голос не повышали. Просто… я не справился.
— Вот именно, — кивнул Лука. — В таких случаях часто путают причину и следствие. Кажется, что страх — это главная эмоция. Но очень часто он всего лишь верхушка айсберга. А под ним — злость. Непроявленная, заблокированная.
— Но злость — это же плохо, — удивился Тим.
— Смотри, — спокойно сказал Лука. — Когда возникает опасность, тело может отреагировать по-разному. В страхе — мы убегаем. В злости — нападаем, устраняем угрозу. Если по какой-то причине нападение “нельзя”, если с детства учили “не злись”, “не спорь”, “не перечь” — злость уходит внутрь. Но угроза никуда не делась. Тело не знает, что делать. И тогда включается страх.
— И ты замер.
— Именно. И если мы будем работать только со страхом, он будет возвращаться. Потому что его “корень” — заблокированная злость. Только когда человек научится признавать свою агрессию, выражать её экологично и к месту — только тогда он по-настоящему освобождается от страха.
Тим задумался:
— Получается, у каждой эмоции есть противоположность?
— Конечно, — ответил Лука. — Наше восприятие — двойственное. Добро и зло. Тепло и холод. Близко и далеко. Всё парами. Даже “плохо” невозможно почувствовать, если ты не знаешь, что такое “хорошо”. Когда человек жалуется, что у него всё плохо, бывает полезно задать вопрос: “А как было бы хорошо?” И вдруг оказывается, что его “плохо” — это для кого-то верх блаженства. Всё зависит от точки отсчета.
— Что для одного смерть, то для другого приключение?
— В точку. Или как в анекдоте: “у кого-то шампанское теплое, а у кого-то суп из топора праздник”. Мы сравниваем, потому что умеем видеть противоположности. Это особенность нашего мышления. Но бывает и иначе…
Лука чуть наклонился вперёд:
— Есть состояния, где это двойственное восприятие исчезает. Где нет “плохо” и “хорошо”. Всё — просто есть. Неописуемый опыт. Иногда он приходит в особых практиках, вроде гностического интенсива. Иногда — внезапно, как прозрение.
Тим прищурился:
— И как это ощущается?
— Как будто мир впервые виден целиком. Как будто ты не наблюдаешь — а есть. И в этом — такая тишина… А потом возвращаешься. Но знание остаётся. Ты уже не веришь окончательно в то, что “плохо” — навсегда плохо, а “хорошо” — это только хорошее. Ты видишь обе стороны. И становишься свободнее.
Электричка замедлилась. Станция приближалась.
Тим улыбнулся:
— Получается, иногда, чтобы справиться со страхом… нужно позволить себе разозлиться?
— Позволить себе быть живым, — поправил Лука. — Со всеми красками. И тогда — возникает выбор.
Ваш Александр Смирнов