Рубрика: процессинг

Опубликовано

Процесс, время или результат?

Тим:
 — Лука, я тут пытался составить себе план развития: медитации, практики, рефлексии — всё по часам, всё чётко. Но чем больше стараюсь, тем сильнее ощущаю, что застрял. Как будто чем больше стараюсь ускорить — тем медленнее двигаюсь.

Лука (улыбаясь):
 — А ты слышал про принцип неопределённости ОМа?

Тим:
 — Нет. Это что-то квантовое или буддийское?

Лука:
 — И то, и другое. Он говорит: когда работаешь с умом — будь то процессинг, медитация или молитва — есть три вещи: Процесс, Время и Результат.
И зафиксировать можно только одну.

Тим:
 — Только одну? Но я же хочу и результат, и знать когда, и понимать как!

Лука:
 — Вот именно поэтому всё и буксует.
Если ты цепляешься за результат — «хочу просветления за неделю» — тогда становится неизвестно, каким процессом и сколько времени это займёт. Васаны — семена ума — прорастают, когда захотят, а не когда им приказывают.

Тим:
 — То есть если я назначу дату озарения — оно не придёт?

Лука:
 — Оно может прийти, но не потому, что ты назначил. А потому что созрело.

Тим:
 — Хорошо. А если я зафиксирую время: скажем, «пять сессий, и я должен почувствовать лёгкость»?

Лука:
 — Тогда неизвестно, что именно ты почувствуешь. Может, лёгкость. А может, наоборот, выйдет старый ком страха, чтобы расчистить дорогу. Глубину узнавания нельзя измерить часами.

Тим:
 — Ладно. Тогда я хотя бы зафиксирую процесс — выберу одну технику и буду делать только её.

Лука:
 — Тогда снова неопределённость: когда и что произойдёт, ты не узнаешь заранее. Не каждая техника подходит каждому семени. Одним помогает дыхание, другим — тишина, третьим — смех.

Тим (вздыхает):
 — То есть где ни зафиксируй — всё равно неуправляемо?

Лука:
 — Именно. Это и есть красота пути.
Ты можешь поливать сад — но не можешь приказать ростку: «расти сейчас же».

Тим (улыбаясь):
 — Буддийский садовод. Мне нравится.

Лука:
 — Поэтому и вывод простой: чем жёстче ты ограничиваешь себя временем и ожиданиями, тем сильнее работает неопределённость.
А чем больше свободы — разных практик, терпения и доверия — тем выше шанс, что озарение случится.

Тим:
 — Получается, техника не создаёт просветление, а просто готовит почву?

Лука:
 — Точно. Техника — это полив.
А плод — это вспышка узнавания, которая приходит сама.

Тим (задумчиво):
 — Тогда, может, всё, что мне нужно, — просто продолжать поливать свой сад?

Лука (с мягкой улыбкой):
 — И не забывать любоваться им по пути.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про психолога, который молчит внутри

Тим (нахмурившись): Лука, а что если клиент тебе прямо в сессии скажет: «Ты меня бесишь! Отстань уже со своими вопросами!»? Ну ты же тоже человек… тебе же будет неприятно!

Лука (улыбаясь): Ага, и вот тут ты рискуешь сорвать сессию. Потому что если начнёшь оправдываться, защищаться или что-то доказывать — ты уже втянул туда себя. А сессия ведь не про тебя, а про клиента.

Тим (удивлённо): Подожди… но он же это сказал тебе!

Лука: Сказал — да. Но это его эмоция. И относится она к тебе примерно так же, как к тому стулу, на котором он сидит. Стул же не обижается?

Тим (смеётся): Ну, стул пока молчит…

Лука (подмигивает): Вот и психолог должен уметь молчать — внутри. Снаружи, конечно, мы работаем словами, но внутренне остаёмся “чистыми”. Не втаскиваем своё «я» в пространство клиента.

Тим (задумчиво): А если эта эмоция действительно про меня? Ну, я правда его перебиваю, или слишком давлю?

Лука: Даже если так, гораздо важнее другое — что именно клиент чувствует и почему это всплыло сейчас. Может, ты для него вдруг стал не Лукой, а его строгим отцом из седьмого класса, который не пускал его на дискотеку, пока он уроки не сделает.

Тим: То есть я, сам того не зная, могу превратиться в его папу?

Лука: Или в учительницу, или в старшего брата, или даже в будущего начальника. Ты — как экран, на который он проецирует свои прошлые и будущие истории. И наша задача — не спорить с экраном, а исследовать фильм, который на нём крутят.

Тим (восхищённо): Получается, сессия — как поход в подземелье собственной психики, а психолог — это такой… невидимый проводник?

Лука: Именно. Ты как тихий голос из-за кулис, который помогает клиенту идти по этим подземельям. Идеально, если он вообще забывает, что рядом сидит психолог.

Тим (улыбаясь): То есть я — как фонарик в его руках. Свет мой есть, а меня как будто и нет.

Лука (мягко): Прекрасная метафора, Тим. Главное — чтобы свет не отвлекал, а освещал дорогу.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Как найти хорошего психолога?

Тим: Лука, вот скажи честно — как вообще найти нормального психолога? Ну чтобы не шарлатан с «волшебным сертификатом», а реально тот, кто поможет?

Лука (улыбаясь): Ха! Представь: у тебя сломался телевизор. Ты приглашаешь профессора физико-математических наук. Он приходит, смотрит на твой «ящик» и торжественно говорит: «Телевизор у вас в кризисе идентичности. Он не принимает сигнал». И забирает свой гонорар и уходит.

Тим (смеётся): Ну да, диагноз звучит красиво, только телек как не работал, так и не работает.

Лука: Вот именно. А для клиента важен результат: чтобы телевизор снова показывал любимые передачи. Или в случае с психологом — чтобы голова и душа были в порядке. Дипломы могут быть полезны, но они не гарантируют, что человек умеет чинить «проводку души».

Тим: То есть, нужен не профессор-теоретик, а такой мастер, который «не одну собаку съел» на живых клиентах?

Лука: Верно. Но тут есть один нюанс. Представь двух компьютерщиков из 90-х. Один — самоучка, знает десяток готовых «шаманских» комбинаций клавиш. Если система сломалась так, как он привык, — он спаситель, быстро все исправит. Но стоит появиться новой проблеме — и всё, он теряется. У него в запасе нет такой комбинации клавиш.

Тим: А второй?

Лука: А второй выучился основам: знает, как устроен компьютер изнутри. Может и сам придумать решение. И вот идеальный психолог — это такое сочетание: опытный мастер с набором инструментов ПЛЮС с пониманием принципов работы психики.

Тим: А как клиенту это проверить? Ведь мы же не разбираемся, кто реально умеет, а кто просто красиво рассказывает.

Лука: Очень просто: смотреть не на дипломы, а на результаты его клиентов. Вопросы такие:
— Стало ли человеку легче?
— Изменилась ли его жизнь?
— Научился ли он сам справляться без постоянной «капельницы» психолога?

Тим: То есть если терапия превращается в вечное хождение «как на работу» — что-то не так?

Лука: Именно. Настоящий психолог не выращивает зависимость. Он, как хороший садовник, помогает корням окрепнуть, а потом дерево растёт само.

Тим (задумчиво): Получается, выбирать психолога — это как выбирать сапожника: не по количеству дипломов о кожевенном ремесле, а по тому, в чьих ботинках удобнее ходить.

Лука (смеётся): Отличная метафора! Вот и ходи в жизни в удобных ботинках, а не в «лабораторных пробирках».

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про присутствие

— Лука, а какой, по-твоему, главный секрет хорошего психолога? — спросил Тим, закидывая за плечо рюкзак и вытаскивая на свет термос с кофе. Утро было ясным, прохладным, и парк только просыпался.

— Секрет, — усмехнулся Лука, — в том, чтобы не быть слишком умным.

— В смысле? — прищурился Тим.
— Я думал, ты сейчас скажешь что-то про эмпатию, понимание, техники…

— Всё это важно, — кивнул Лука. — Но если у тебя в голове шумит хор объяснений, советов и диагнозов, ты не слышишь самое главное.

Они пошли вдоль аллеи, где клёны разбрасывали тени, как рассеянные художники — пятна краски.

— А что самое главное? —

— Присутствие, — сказал Лука, глядя на шелестящие листья. — Когда ты рядом с человеком всем собой. Не думаешь, что сказать. Не проверяешь список техник. Просто есть с ним. Как старая лодка, которая не учит плыть, но держит тебя на воде.

Тим задумался, пока они шли. Потом тихо сказал:

— Знаешь, я вспомнил одну историю. Ещё в университете, у меня был друг. Весёлый, дерзкий — душа компании. А потом он вдруг исчез. Несколько недель ни слуху ни духу. Я как-то набрёл на него в старом читальном зале. Он сидел за столом, смотрел в одну точку. Щёки впали. Пахло табаком и одиночеством.

— Что ты сделал? — спросил Лука, не торопясь.

— Сел рядом. И сидел. Часа два. Он не говорил. Я не спрашивал. Просто был с ним. В какой-то момент он вздохнул — будто тяжёлый камень перекатился в груди — и сказал: «Спасибо, что не пытался меня чинить.» И всё. Через пару дней он снова вернулся в жизнь. До сих пор не знаю, что с ним тогда было, но, кажется, я сделал всё, что нужно.

— Ты сделал даже больше, — мягко сказал Лука. — Ты был рядом так, что он сам себя услышал. Иногда молчание другого — это зеркало, в котором мы впервые видим своё лицо.

Они остановились у лавки. Тим налил им обоим кофе, и они сидели, глядя, как в утреннем свете дрожит паутина между кустами.

— Главное, Тим, — продолжил Лука, — не спешить становиться чьим-то спасателем. Иногда человеку не нужно, чтобы его вытаскивали. Ему нужно, чтобы кто-то посидел с ним в темноте, пока он сам не найдёт дорогу.

Тим кивнул. В его глазах мелькнуло что-то тёплое.

И тут Лука, как всегда, под конец добавил:

— Слушание с присутствием — это как маяк в шторм. Он не тащит корабль к берегу. Он просто светит. И этого достаточно, чтобы человек нашёл путь сам.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про то, как Тим слился

— Лука… — Тим выглядел задумчиво. — А у тебя были когда-нибудь отношения, где вы всё чувствовали одинаково?

Лука кивнул и отхлебнул кофе.

— Были. Десять минут. Потом она захотела кота, а я — пса. Конец гармонии.

Тим усмехнулся:

— А у меня с Алисой вот в начале — как будто всё совпадало! Мы заказывали одну и ту же пиццу, слушали один и тот же плейлист, даже одновременно уставали на вечеринках. Я подумал — вот она, родственная душа.

— А потом?

— А потом она внезапно захотела провести отпуск в горах, а я — у моря. И это почему-то вызвало у меня… ужас. Как будто меня бросили.

— А ты?

— Ну, конечно, сказал: «Горы — это здорово!» — и заказал термобельё. А потом весь отпуск молчал и пил чай с видом на скалу, обиженно нюхая бальзам от растяжения.

Лука вздохнул:

— Тим, ты не в отпуск съездил. Ты слился.

— Что, прям так и слился?

— Как мороженое на сковородке. Красиво, мягко — и без формы. Ты же не был собой. Ты исчез.

— Но я же не хотел портить отношения.

— А в итоге испортил. Только незаметно. Потому что исчезновение себя — это тоже предательство. Только тихое.

Тим замолчал. Потом осторожно спросил:

— А что, если сказать: «Я не хочу в горы» — это не разрушит близость?

— Настоящую — нет. Настоящую это только создаст. Потому что зрелая близость не про «мы всё время одно и то же». А про «мы разное, но мы рядом».

— Это как два дерева?

— Именно. Не два побега на одном корне. А два отдельных ствола, растущие рядом. Иногда их кроны переплетаются, иногда — шелестят в разные стороны. Но у каждого — своя земля.

Тим потёр шею:

— А если я скажу: «Я хочу на море», а она обидится?

— Тогда ты увидишь, как она относится к твоей правде. И это очень важное знание.

Тим вздохнул, потом расправил плечи:

— В следующий раз я не сольюсь. Я скажу, что люблю море, песок и вообще не люблю ходить в ботинках по камням.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Лука. — Потому что любовь — это не согласие. Это диалог.

— И чай с видом на закат?

— Иногда. Но не потому, что надо. А потому, что хочется вдвоём — но из разных “я”.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про отношения и банку с медом

— Лука, — сказал Тим, сжав в ладони чашку какао и глядя в окно, где дождь вырисовывал на стекле запятые, — почему в отношениях бывает так много боли? Разве они не должны быть как плед и горячий чай, а не как танцы на кактусах?

Лука усмехнулся. Он сидел в своём любимом кресле, поглаживая бороду, словно в ней были спрятаны ответы на все вопросы.

— Танцы на кактусах, говоришь… Красиво сказал. А ведь ты прав. Многим кажется, что близкие отношения — это когда нас обнимают, кормят борщом и не трогают наши раны. Но настоящая близость — это когда к тебе вдруг кто-то нежно прикасается туда, куда ты сам давно боишься заглянуть.

— Но почему это так больно?

Лука задумчиво посмотрел на Тима, потом подошёл к буфету и достал оттуда банку мёда.

— Представь, что это — ты. Банка с медом. Тёплый, душистый, сладкий. Все хотят мёда. Но…

Он аккуратно приоткрыл крышку. Внутри раздался негромкий гул.

— Там ещё и шершни, — Тим попятился.

— Вот именно. Мёд — это то, что мы хотим показать. А шершни — всё то, что копилось годами: ревность, страх, стыд, обиды… Они там давно живут, просто крышку мы держим крепко закрытой. Пока живём в одиночку — вроде ничего. Но как только кто-то подходит слишком близко…

— …шершни просыпаются, — вздохнул Тим.

— Именно. И ты думаешь, что проблема в другом человеке. А на самом деле — он просто подошёл ближе, чем другие. До зоны, где хранится боль.

— То есть, если кто-то вызывает у меня боль, это… не обязательно плохо?

Лука снова сел, улыбаясь, как садовник, что наконец увидел первые всходы.

— Это приглашение. Встретиться с собой. Не с тем героем, которым ты хочешь быть, а с тем, кто действительно живёт внутри: раненым, пугливым, уязвимым. Встреча с другим — это зеркало. Но не из магазина, где отражается прическа, а такое, в которое видно душу. И если не убежать, не хлопнуть дверью, не спрятаться в ретрит или в новую влюблённость, а остаться — то можно впервые в жизни увидеть себя по-настоящему.

— Но это тяжело…

— Конечно. Это как зайти в старый чулан, где давно не было света. Пыль, паутина, скрипящие доски. Но ведь именно там можно найти давно забытые сокровища. А главное — после этого становится легче дышать.

— И что делать, если я чувствую, что кто-то разбудил моих шершней?

— Сначала — не надо разбивать банку. Не убегай. Просто подыши. Признай: «Да, во мне есть боль. Да, мне страшно. Но я остаюсь». А потом — попробуй поделиться этим. Не обвиняя. Не требуя. Просто сказать: «Когда ты так сказала — мне стало больно. Не знаю, почему. Может, это старая история, может — просто моя рана». И вдруг — другой человек тоже захочет остаться. И тогда, Тим…

— …мы вдвоем откроем этот чулан?

— Ага, — кивнул Лука. — И может, не все шершни окажутся такими уж злыми. Некоторые просто заблудились. Или соскучились.

Тим рассмеялся.

— А мед?

— Его станет больше. Потому что чем больше ты себя принимаешь, тем слаще становишься. Но не для всех — только для тех, кто сам не боится своих шершней.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Короткая повесть о пяти потоках

Глава 1. Обида с поверхности

— Я снова злюсь, Лука, — признался Тим. — Кто-то влез в очередь, и я чуть не взорвался. А потом ещё долго злился. Это уже не в первый раз.

Лука, как обычно, не спешил с ответом. Он сидел в кресле-качалке, и ветер тихо раскачивал занавески.

— Ты заметил, что в таких историях ты всегда — тот, кого задели? Жертва. Сидел, никого не трогал, и вдруг — бах, кто-то наступил на любимую мозоль.

Тим кивнул.

— Да. Всё именно так и ощущается.

— Это первый поток. Поверхностный. Когда другой человек причиняет тебе обиду. Его легче всего найти, он ближе всего к коже. Но он же и самый коварный. Если копнуть — окажется, он лишь начало дороги.

Глава 2. Смотрящий со стороны

— А что дальше? — спросил Тим.

— Дальше ты вспоминаешь, как наблюдал за чужой болью. Как отец кричал на мать. Как учитель унижал одноклассника. Ты тогда был ребёнком, но всё записалось. Это второй поток. Когда другой причиняет обиду другому.

— Я… помню, — Тим замолчал. — Помню, как мама плакала на кухне. Я прятался за дверью и слушал.

— Эти эпизоды учат тебя бояться. Быть осторожным. Иногда даже делать вид, что не видишь. Потому что боль — опасна. Так ты начинаешь отгораживаться.

Глава 3. Роль обидчика

— А если я сам кого-то обидел? — неуверенно спросил Тим.

Лука посмотрел на него внимательно:

— Третий поток. Когда ты причиняешь боль другому. Сам. Не потому что злой — а потому что не знал, как по-другому. Или защищался. Или просто повторял то, что видел раньше.

Тим закрыл глаза.

— Я вспоминаю, как накричал на младшего брата. Он тогда заплакал, а я… я испытал странное облегчение. Как будто отпустило.

— Именно так. Это ещё один узел. И каждый из них держит твою боль. Но пока ты их не распутаешь, будешь встречать похожие ситуации снова и снова.

Глава 4. Саморазрушающийся

— Что за четвёртый поток? — спросил Тим.

— Это когда ты видел, как кто-то причиняет боль себе. Мама, отказывающаяся от отдыха. Дед, который пил, потому что «так проще». Подруга, которая унижает себя — и делает вид, что это шутка.

— Я знаю, о чём ты. Это всё ужасно тяжело видеть. Особенно, когда ничего не можешь сделать.

— И ты учишься игнорировать боль. Свою и чужую. Ведь если от неё не отвернуться — она раздавит. Или ты так думаешь.

Глава 5. Предатель самого себя

— И последний поток? — тихо спросил Тим.

— Самый глубокий. Когда ты причиняешь боль себе. Осознанно или нет. Промолчал, когда надо было сказать. Согласился, когда хотелось отказаться. Обвинил себя. Отказался от мечты.

Тим опустил голову:

— Бывает. И больнее всего — осознавать, что сделал это сам.

— Но это и самая сильная точка. Потому что здесь ты больше не можешь сказать, что кто-то другой виноват. И тогда появляется свобода. И ответственность.

Глава 6. Взгляд сверху

Они сидели на холме. Тим долго молчал. Лука не торопил.

— Знаешь, — сказал Тим, — иногда кажется, что всё это — просто театр. Люди играют роли. Жертвы. Агрессоры. Наблюдатели.

— Так и есть, — кивнул Лука. — Но беда в том, что они забыли, что это театр. Настолько вжились в роль, что забыли — они актёры. А сцена — не вся жизнь.

— Как вспомнить?

— Надо подняться. Над своими потоками. Над болью. Над привычками. Над автоматизмами. Встать выше и посмотреть: везде — ты. Во всех потоках. И если ты там есть — значит, ты можешь выбрать другое.

Тим вздохнул, и на его лице впервые за долгое время появилась лёгкая улыбка.

— Пожалуй, я начну репетировать новую роль. Без крика. Без обиды. Просто с вниманием к себе.

Лука кивнул. — И это будет самая красивая роль в твоей жизни.

Над ними медленно зажигались звёзды. Сцена готовилась к новому акту.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про жизнь после точки невозврата

Вечер был тёплый и высокий, как будто небо решило приподняться, чтобы дать больше места мыслям. Тим и Лука сидели на вершине холма, откуда открывался вид на город внизу — мерцающий, живой, полный чужих жизней, чужих историй. Тим жевал сухофрукт, Лука ковырял в земле палочкой.

— Слушай… — начал Тим, — а что происходит потом? После этой самой точки невозврата?

— Что ты имеешь в виду? — Лука смотрел вперёд, в светящиеся окна.

— Ну вот… мы прошли через все потоки. Видели, как обиды переходят из рук в руки, из сердец в сердца, как человек может быть жертвой, свидетелем, обидчиком, спасателем, наблюдателем и… предателем самого себя. А потом — вспышка, понимание. Точка. Всё встаёт на свои места. И человек больше не обижается.

Лука улыбнулся уголком губ.

— А ты думал, это конец?

Тим пожал плечами.

— Хотелось бы. Было бы удобно — прошёл, понял, всё, святой.

— Это не конец, Тим. Это… начало. Просто теперь ты больше не строишь свою жизнь на боли. Ты не выбираешь, куда идти, исходя из страха или вины. Ты больше не бьёшься в запертую дверь в надежде, что она вдруг откроется и скажет: «Ты был прав».

Тим слушал внимательно. Лука говорил медленно, как будто печатал слова прямо в воздух.

— После точки невозврата ты становишься свободным. А значит — ответственным. Не перед обидчиками, не перед родителями, не перед обществом. Перед собой. Ты больше не ведёшь внутренний дневник: кто виноват, кто прав, кто кому чего должен. Ты просто идёшь. И где бы ты ни оказался — у тебя есть выбор: принести в это место свет или тень. Тепло или холод. Жизнь или повторение старой боли.

Тим вздохнул. Не устало — глубоко, как будто пробудился.

— А если вдруг снова утащит? Обидится внутри? Неосознанно…

— Тогда ты скажешь себе: «Погоди. Это старое кино. Я его уже видел». И сделаешь шаг в сторону. В сторону жизни.

Они замолчали. Ветер пробежал по траве, и город внизу будто задышал.

— Знаешь, Лука, — сказал Тим, — раньше я думал, что быть взрослым — это всегда знать, что делать. А теперь думаю: быть взрослым — это когда можно не знать, но идти всё равно.

— Именно, — кивнул Лука. — И идти — своим путём. Не из боли. А из глубины. Из любви.

Они сидели молча. Под небом. После точки невозврата.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про главный поток

Сидели у костра. Вокруг — сумерки, тишина и лёгкий хруст веток в огне. Тим молчал уже долго. Лука терпеливо ждал, поглаживая кружку с ещё тёплым чаем. Когда молчание стало почти живым, Тим наконец заговорил:

— А бывает… так, что ты сам себя обижаешь, да? Осознанно, или нет.

Лука чуть заметно кивнул.

— Это пятый поток.

— Я всё думал… Это что, самобичевание? Когда себя гнобишь за любую ошибку? Или когда не позволяешь себе радоваться?

— И это тоже, — сказал Лука. — Но не только.

Он подбросил в огонь тонкую щепку. Она вспыхнула с треском.

— Бывает, человек всю жизнь живёт с ощущением, будто должен. Всё время. Всем. Будто должен быть удобным, терпеливым, спокойным, добрым. И каждый раз, когда хочет сказать «нет» или выбрать себя — делает выбор в пользу других. А потом удивляется, почему внутри пусто. Почему голос осип. Почему тело болит.

— Потому что он сам себя предаёт? — тихо спросил Тим.

— Да. Сам себе причиняет боль, выбирая не себя. Снова и снова. Иногда годами. Иногда десятилетиями.

Тим опустил голову. Его голос был чуть слышен:

— Я так с собой делал. В каких-то мелочах, но часто. Хотел отдохнуть — но брался за дела. Хотел сказать «не хочу» — улыбался и говорил «конечно». А потом злился. На всех. Хотя на самом деле — на себя.

Лука молчал. Он знал: это не тот момент, когда нужно говорить. Это тот момент, когда нужно быть рядом.

Тим вдруг поднял голову и сказал:

— А если… я попробую иначе? Просто — сказать себе: «Мне можно»?

— Попробуй, — мягко сказал Лука. — Скажи прямо сейчас.

Тим немного смущённо, но отчётливо произнёс:

— Мне можно.

— Скажи ещё раз.

— Мне можно… быть собой. Ошибаться. Отдыхать. Не успевать. Не нравиться. Жить.

Лука кивнул. С лёгкой, почти неуловимой улыбкой. Так, как улыбаются деревья, когда в них прилетает первая весенняя птица.

— Вот с этого и начинается путь обратно. Из пятого потока — в живое пространство. Где можно дышать. И быть.

Тим закрыл глаза. Впервые за долгое время — спокойно.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про поток от себя к другому

— Лука, — тихо сказал Тим, пока они сидели на лавке в парке, наблюдая за тем, как медленно кружатся в воздухе первые осенние листья, — а можно… я расскажу тебе одну историю?

— Конечно, — сказал Лука, не отрывая взгляда от ветки, с которой вот-вот должен был сорваться жёлтый лист. — Я слушаю.

Тим замолчал. Казалось, он выбирал слова, с которыми не разговаривал уже много лет.

— Мне было лет одиннадцать. В нашем классе был мальчик — Пашка. Он был тихий, не очень ловкий. Над ним подшучивали… А однажды я… я толкнул его. Просто — чтобы все смеялись.
Он сглотнул.
— Он упал. Разбил коленку. И… заплакал. А я стоял и смеялся вместе со всеми. Хотя внутри… внутри всё горело.

Лука молчал. Только кивнул.

— Я же не хотел его ранить, — почти оправдываясь, добавил Тим. — Я просто… хотел, чтобы меня приняли. Чтобы быть «своим».

— Ты причинил боль другому, — спокойно произнёс Лука. — И теперь впервые позволяешь себе это увидеть. Не отвернуться. Не оправдаться. Просто признать.

— Я много раз вспоминал этот момент. Но всегда как-то — быстро отмахивался. Мол, глупость, детство… А сейчас будто попал внутрь того эпизода. Словно снова стою в том коридоре. И в груди — всё сжалось.

— Это и есть поток. Ты его не просто вспоминаешь — ты его проживаешь. И если выдержишь, — добавил Лука мягко, — он перестанет течь.

— Как это — «перестанет течь»?
— Ты перестанешь в нём плавать. Перестанешь бессознательно наказывать себя за это. Или повторять что-то подобное с другими, чтобы «загладить». Он станет знанием. Опытным. Живым. Твоим.

Тим закрыл глаза. И неожиданно для самого себя прошептал:

— Пашка… извини.

Лука положил руку ему на плечо:

— Иногда этого достаточно. Иногда нужно чуть больше. Но главное — ты теперь знаешь, где вход. А выход всегда находится внутри.

Они долго молчали. Лист с ветки всё-таки сорвался и, медленно кружась, опустился рядом с их ногами.

— Лука, — сказал Тим, — а если я пойду дальше по этим потокам… мне не станет хуже?
— Тебе может стать тише. А тишина — это иногда самое громкое, что мы можем услышать о себе.

Ваш Александр Смирнов