Рубрика: притчи и сказки

Опубликовано

Про правильную помощь

ТИМ:
 — Лука, сегодня прочитал одну притчу про Будду… Знаешь, где он одному крестьянину с волом помог, а мимо другого, тоже с волом, но плачущего, прошёл мимо?

ЛУКА (улыбаясь):
— Ага, знаю. Очень меткая история. Первый крестьянин что сделал? Действовал. А второй… решил, что плач — это стратегия.

ТИМ:
 — Вот-вот. Я сначала возмутился — как так? Один и тот же вол, одна и та же яма, а отношение разное. А потом как-то щёлкнуло. Понял: Будда не жестокий, просто различает, где действительно нужен ты, а где тебя используют вместо носового платка…

ЛУКА:
 — Именно. Помнишь, как ты однажды ко мне пришёл и говорил, что всё плохо, и вообще не знаешь, зачем пришёл?

ТИМ (смеётся):
— Помню. Ты ещё спросил: “Ты хочешь просто поплакать или разобраться?”
А я — “Ну, наверное, поплакать…”
И ты тогда предложил чай с лимоном. Без психологии.

ЛУКА:
 — А когда ты пришёл второй раз и сказал: “Хочу понять, что со мной. Хочу перестать ходить по кругу”, — вот тогда началась работа.
С настоящего запроса. Без него — только утешение, а не трансформация.

ТИМ:
 — Но ведь, Лука, когда человек плачет, ему тоже ведь плохо. Почему не поддержать сразу?

ЛУКА:
 — Тим, поддержка бывает разная. Иногда молча сесть рядом и дать человеку побыть в своей яме — это тоже поддержка. Просто ты не становишься лебёдкой, вытаскивающей его против воли.
Есть такая штука: если вытащить человека из его боли до того, как он наиграется в неё, он в неё вернётся.
Плач — это ещё не запрос. Это чаще — настройка. Как перед симфонией.

ТИМ:
 — Как перед сессией — почувствовать пространство, тело, себя… А если он не чувствует?

ЛУКА:
 — Тогда сессия не начнётся. Сначала — возвращение к себе. Без этого он будет говорить голосами чужих ожиданий, а не своим собственным.
Вот почему пространство важно. И почему я не сажаю клиента “куда удобно мне”, а прошу — выбери место сам.

ТИМ:
 — То есть ты как будто передаёшь ему управление его же жизнью, ещё до того как он осознал, что это вообще возможно?

ЛУКА:
 — Именно. Процессинг — это искусство ухода в тень. Я — не главнокомандующий. Я — голос, который подсказывает, куда заглянуть. Иногда — как эхо в его голове.
А ты, Тим, когда начал доверять своему ощущению, своему “внутреннему месту”, — тогда у тебя что-то действительно начало меняться.

ТИМ:
 — Да… Раньше мне казалось, что психолог — это как учитель с указкой. А теперь понимаю, что настоящий мастер не ведёт тебя — он идёт рядом и светит фонариком, пока ты сам разбираешь завалы в тёмных коридорах.
И даже если решишь, что хочешь просто поплакать — он даст тебе чай и время. Но не полезет в яму, пока ты сам не крикнешь: “Подай верёвку!”

ЛУКА:
 — Потому что процесс — только тогда настоящий, когда человек идёт в него сам. Не за руку, не за обещания, не потому что “надо”, а потому что внутри выросло: “Хочу разобраться”.

ТИМ:
 — И тогда происходит магия…

ЛУКА (улыбаясь):
— Нет, Тим. Тогда происходит работа. А магия — это уже побочный эффект.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про непонимание

— Лука, а тебе не обидно, когда ты говоришь важное, а человек тебя совсем не так понимает?

Тим сидел на скамейке и ел яблоко. Лука, как обычно, неторопливо пил кофе из термоса и смотрел на уток в пруду.

— Иногда да, — кивнул он. — Особенно, если ты вложил душу, а в ответ — “фу, банальности” или “всё это фигня, у меня вот реальная беда!”

— Ну вот, вот! — вскипел Тим. — Ты им про внимательное отношение к себе, а они: “Да вы все психологи — шарлатаны!”

— Угу, — сказал Лука и сделал глоток. — Но ведь они не тебе отвечают. Они отвечают своей боли.

— То есть?

— Представь. Ты зашёл к человеку в комнату и сказал: “Смотри, как красиво на закате свет ложится.” А он в этот момент босиком на лего наступил. Ему не до заката.

Тим прыснул от смеха:

— Ну да, тут хоть восход покажи — всё равно будет “АААА!”

— Вот и комментарии такие же. Кто-то прочёл твои слова и — как на кнопку. У него, может, и не про то, что ты писал. Но попало. Срезонировало.

— А мне всё казалось — он спорит. Нападает.

— Может, и спорит. Но не с тобой — с кем-то из прошлого. С родителем. С бывшим. С собой пятилетним. А ты просто рядом оказался.

— Получается, если внимательно посмотреть… это ведь тоже контакт?

— А как же. Просто он шершавый. Не гладкий, не логичный. Но настоящий. Иногда настоящего больше именно там, где всё идёт “не по плану”.

Тим замолчал, разглядывая яблоко. Потом спросил:

— А ты что делаешь, когда тебя “не туда” понимают?

— Сначала слушаю. Потом интересуюсь: “А что именно задело? Что ты сейчас почувствовал?” И иногда оттуда — клад. Человек сам не знал, что у него болит, пока не начал спорить.

— Это как… ты хотел дать ключ от одной двери, а он вдруг распахнул другую?

— Вот именно. И ты, если внимательный, заходишь с ним туда. Потому что, может, именно та дверь сейчас важнее.

— А если он не пускает?

— Тогда я просто рядом. Иногда человеку важно просто знать, что его не осудили. Что его не поправили. Что он мог быть с собой — и не быть один.

Тим долго молчал.

— Лука… А мы с тобой тоже иногда не туда говорим?

— Конечно. — Лука улыбнулся. — Но между нами уже есть мостик. Даже если не туда — всё равно друг к другу.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про внутреннего охранника

 Поздний вечер. Электричка уносит их куда-то за город. В окне отражаются лица — задумчивые, как в фильмах, где герой едет на встречу с судьбой.

— Лука, я вот думал… Помнишь ту штуку, о которой я всегда мечтал, но так и не начал?
— Конечно.
— Мне вчера предложили один проект, почти в точку. Не совсем то, но… очень близко.
И я сначала обрадовался, а потом — как будто у меня все заледенело изнутри.
— И?
— Я сказал: “Спасибо, я подумаю”. И с тех пор только и делаю, что думаю… как бы это всё вежливо не начать.

Лука кивает. Не осуждающе, не подбадривающе. Просто — кивает, будто говорит: “Я здесь”.

— Вспомни это ощущение, Тим. Прямо сейчас. Не убегай от него.
Где оно в теле?

— Тут… прикладывает руку к солнечному сплетению. Как будто узел. Тугой.
— Хорошо. Скажи ему “привет”. Прямо узлу. Мысленно. Без давления.
Как другу, который что-то охраняет.
— Тим молчит немного. Потом тихо: Привет.
— Что он тебе отвечает?
— “Ты не справишься.”
— Серьёзный охранник.
— Угу. Он как будто показывает мне картинки.
— Какие?
— Как я облажался. Как все на меня смотрят. Как я теряю друзей. Деньги. Уважение. Всё.
— Ага. Он не враг, Тим. Он просто помнит боль. И не хочет, чтобы ты снова её пережил.
— Но он мешает мне жить.
— Нет. Он бережёт тебе жизнь. Как умеет.
Но если ты хочешь идти дальше — тебе придётся поговорить с ним по-другому.

Пауза. Шум колёс. Тим сидит с закрытыми глазами.

— Скажи ему: “Спасибо. Я справлюсь. И если что — ты будешь рядом.”
— Шёпотом: Спасибо. Я справлюсь. И если вдруг что — ты рядом.
— Что он делает?
— Он… отпустил чуть-чуть. Как будто верит. Или… хочет верить.
— Этого уже достаточно. Маленький сдвиг — это уже движение.
Сегодня ты просто признал его. Завтра, может быть, подашь заявку. Через неделю — сделаешь первый шаг.

— Ты ведь тоже так делал, да?
— Я всё ещё так делаю.
Каждый раз, когда начинаю что-то новое — говорю своему сторожу: “Спасибо, что ты здесь. Я справлюсь.”

Тим улыбается. И узел в груди развязывается ещё чуть-чуть.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про внутреннее сопротивление

— Лука, а почему у меня бывает такое… вроде понимаю, что нужно делать, и даже хочу… но как подойду к делу — всё внутри сжимается.
Начинаю отвлекаться, уставать, вспоминать, что надо посуду помыть, шкаф разобрать, на балконе устроить революцию… всё, что угодно, лишь бы не делать.

— Это и есть сопротивление.
Ты подходишь к двери — и вдруг внутри поднимается охрана: “Стоп! А ты кто такой? Куда собрался?”

— Ну да, я так и чувствую. Будто кто-то ставит мне подножку, хотя я же иду туда, куда хочу!
— Вот именно.
Ты хочешь, но ещё больше боишься.
Сопротивление — не враг. Это такой сторож на границе между “знакомым” и “новым”. Он не спрашивает: “Это полезно?” — он спрашивает: “Это безопасно?”

— Но иногда оно тормозит самые важные шаги.
— Конечно. Потому что за этими шагами часто стоит что-то, что может перевернуть твою жизнь.
А перемена — даже к лучшему — это всегда немного смерть. Смерть старого “я”, старой схемы, старой боли.

— Получается, сопротивление — как пес, который лает, когда я подхожу к сундуку с сокровищами?
— Прекрасная метафора. Именно.
Сундук есть. Он твой. Но его охраняет верный пёс. И пока ты не подружишься с этим псом, сундук останется закрытым.
А пес рычит не потому, что ненавидит тебя, а потому что считает, что охраняет тебя от тебя же.
Он боится, что ты не справишься с тем, что там внутри.

— А как подружиться с этим псом?
— Сесть рядом. Не гнать его.  Сказать: “Я тебя вижу. Спасибо, что защищаешь. Давай посмотрим вместе, что там в сундуке.”
И может оказаться, что внутри — не только золото и самоцветы, но и страхи, обиды, давние мечты, которые ты когда-то спрятал, потому что не поверил, что имеешь на них право.

— Слушай, а ведь правда… Иногда сильнее всего сопротивляюсь как раз тому, что больше всего хочу.
— Да. Потому что настоящее “хочу” — всегда уязвимо.
В нём мы без кожи. Без защит.
Если уж позволишь себе хотеть по-настоящему — то и больно может быть по-настоящему, если не получится.

— Получается, сопротивление — это тоже я?
— Конечно. Только та твоя часть, которая очень хочет, чтобы ты выжил.
Просто она ещё не знает, что ты уже вырос, и можешь справляться с переменами.

— А ты, Лука, чувствуешь сопротивление?
— О да.
Каждый раз, когда я начинаю делать что-то по-настоящему важное.
Оно шепчет мне: “Ты слишком стар, слишком медленный, слишком непонятный… кому ты вообще нужен?”
А я отвечаю: “Спасибо. Я тебя слышу.
И всё равно пойду.”

— Красиво.
— Не красиво, Тим. Это просто практика.
Каждый день.
Каждый шаг.
Шаг — и собака рядом.
Шаг — и она уже не рычит, а идёт следом.
А потом, может быть, даже ляжет у твоих ног и будет спать, пока ты достаёшь из сундука свою настоящую силу.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про плохо и хорошо

— Лука, а вот скажи… Почему у людей “хорошо” и “плохо” такие… скользкие вещи? Сегодня “плохо” — потому что уволили, а завтра — “слава богу, что уволили”, и всё хорошо.
— Потому что “плохо” и “хорошо” — это не свойства событий, Тим, а свойства восприятия.
Солнце — оно просто светит. Но один скажет: “Ай, как жарко! Ужас!”, а другой: “Наконец-то лето пришло!”

— Ага… То есть дело не в погоде, а в том, кто как на неё реагирует?
— Именно. “Плохо” — это как дождь в день пикника. А “хорошо” — это тот же дождь, но после двух недель засухи.

— Но ведь иногда реально всё плохо. Ну вот объективно.
— Объективно у нас только температура тела. Всё остальное — через призму нашего восприятия.  Даже когда человек плачет — это ведь не обязательно плохо. Иногда это просто от того, что сердце разморозилось.
Знаешь, как у тебя на стекле наледь сходит — сначала течёт немного мутная вода, а потом чистое стекло. Вот и слёзы такие бывают.

— А если человеку всё плохо? Ну вот всё…
— Тогда надо смотреть, а что у него было “хорошо”.
Иногда человек страдает не потому, что всё плохо, а потому что потерял что-то хорошее. Или думает, что потерял.
И если спросить: “А что тогда было ценно?” — он вспоминает. И там уже не только боль, а ещё и любовь.
А любовь — это всегда живое.

— То есть ты предлагаешь… сравнивать?
— Да. Сравнение возвращает контекст.
Если ты говоришь: “У меня жизнь — сплошная тьма”, я спрошу: “А когда ты видел свет?”
Если ты говоришь: “Мне страшно”, я спрошу: “А когда ты был смелым?”
Не чтобы спорить, а чтобы показать — ты не только это чувство. Ты — весь спектр.

— Как будто в каждом страхе — где-то рядом спрятана злость?..
— Именно. Потому что злость — это движение наружу, защита, активность. А страх — это замереть, отступить. И часто страх берёт верх, если в детстве злость была “нельзя”.
Но если достать эту злость, позволить себе её почувствовать — то вдруг выясняется, что человек может постоять за себя. И мир становится меньше похож на пещеру с чудовищами.

— Это как будто… внутри нас есть комната с разными кнопками, но нас всё детство учили жать только одну.
— Очень точное сравнение, Тим.
И вот человек приходит на сессию, и мы просто пробуем понажимать остальные кнопки.
Сначала осторожно. С опаской.
А потом с удивлением: “Ого! А у меня и это есть?! А можно было?!”

— И тогда “плохо” — уже не враг, а весточка: “Эй, ты там на одной стороне застрял. Посмотри-ка на другую”.
— Ты быстро схватываешь.
“Плохо” — это как звонок будильника. Не для того, чтобы испугать, а чтобы разбудить.
Главное — не выключать будильник сразу, а попытаться понять: “К чему он меня зовёт?”

— А ты сам что делаешь, когда тебе “плохо”?
— Я сажусь. Дышу.
И спрашиваю себя: “А где во мне сейчас спрятано ‘хорошо’? Где оно затаилось?”
Иногда оно приходит не сразу. Но оно всегда где-то рядом.
Потому что эти двое — “плохо” и “хорошо” — как брат с сестрой: ссорятся, спорят, но друг без друга не могут.

— Спасибо, Лука. Ты как всегда… как чашка горячего чая в дождь.
— А ты, Тим, как тот самый дождь — неожиданный, живой и очень к месту.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про перемены

— Лука, а ты веришь, что люди могут меняться? — Тим задумчиво смотрел в окно электрички.
— Верю. Более того, я считаю, что они вообще не могут не меняться, — Лука улыбнулся. — Просто иногда кажется, что кто-то застрял. А он, может, просто делает круг по спирали и пока снова возвращается к знакомому месту.

— Ну не знаю… Я вот вспоминаю одного знакомого. Каждый раз, когда он пил, говорил одно и то же: “Я когда выпью, становлюсь другим человеком. А этому другому — тоже можно выпить”.
— Ха! Отличная формулировка. Классика! Прямо иллюстрация: не человек управляет процессом, а процесс — человеком.

— Вот-вот. Я всё думаю: может, человек и правда — не какая-то штука с настройками, а как река — течёт, куда-то стремится…
— Прекрасное сравнение, Тим. Человек — не статуя, а течение. Волна, а не неподвижная скала. Мы каждый день умираем в одной точке и рождаемся в другой. Даже тело — и то обновляется постоянно. А уж душа… она и подавно не терпит застоя.

— А как понять — ты меняешься в сторону прогресса или в сторону, ну… деградации?
— Очень просто. Если тебе скучно — скорее всего, деградируешь.
— Скучно?!
— Ну да. Прогресс — это всегда интерес. Всегда новизна. Там, где живое движение, всегда присутствует любопытство. Открытость. И немного страха — хорошего, как перед прыжком в озеро. А если ничего не шевелится, всё известно, всё под контролем — там болото. Болото — не враг. Просто остановка. Но надолго застревать не стоит.

— А если кто-то совсем в минусе? Всё валится, ничего не хочется…
— Бывает. Человек в яме.
Но если ты рядом и не пугаешься его темноты — он со временем начинает различать очертания вещей. Потом цвета. Потом свет.
И вдруг понимает, что яму можно покинуть.
— Или выкопать её поглубже…
— Ну, такое тоже бывает. Главное — чтобы лопата была его, а не твоя…

— А как ты вообще помогаешь человеку меняться?
— Я просто присутствую рядом.
— В смысле?..
— Буквально. Сижу. Слушаю. Смотрю с интересом. Спрашиваю, если что-то не понял.
— И всё?
— Всё.
Понимаешь, когда ты правда интересуешься другим человеком — он начинает интересоваться собой.
Когда ты не пугаешься его слёз, он начинает меньше бояться их сам.
Когда ты не теряешься рядом с его тьмой — он вспоминает, где у него внутренний фонарик.

— Это прямо как ты со мной. Я к тебе пришёл — вроде просто поговорить. А потом вышел и подумал: “Кто вообще был тот, кто туда заходил?..”
— Вот и прекрасно. Значит, процесс пошёл.
— А ты сам меняешься?
— Конечно. Каждый раз, когда кто-то рядом находит себя — я тоже чуть больше становлюсь собой.
— Ммм… Красиво.
— Это жизнь, Тим. Она вообще красиво устроена. Особенно когда не мешать ей быть рекой.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про двойственность восприятия

— Лука, а ты когда-нибудь чувствовал, что вот нужно что-то сказать, защитить себя… но вместо этого просто отступаешь? Замираешь. Слова застревают где-то в груди. И ты уже не человек, а тень самого себя, — Тим смотрел в окно электрички. За стеклом дрожали деревья в вечернем свете.

— Конечно, — кивнул Лука. — У каждого был такой момент. А ты вспомнил что-то конкретное?

— Да. Ситуация на работе. Меня обвинили в том, что я не доделал проект. Хотя это был не я. Я все знал, мог бы спокойно объяснить. Но просто… сжался внутри. Промолчал. Ушел. Потом себя еще три дня грыз.

Лука внимательно посмотрел на него:

— Страх?

Тим пожал плечами:

— Наверное. Хотя опасности-то никакой не было. Никто не угрожал, даже голос не повышали. Просто… я не справился.

— Вот именно, — кивнул Лука. — В таких случаях часто путают причину и следствие. Кажется, что страх — это главная эмоция. Но очень часто он всего лишь верхушка айсберга. А под ним — злость. Непроявленная, заблокированная.

— Но злость — это же плохо, — удивился Тим.

— Смотри, — спокойно сказал Лука. — Когда возникает опасность, тело может отреагировать по-разному. В страхе — мы убегаем. В злости — нападаем, устраняем угрозу. Если по какой-то причине нападение “нельзя”, если с детства учили “не злись”, “не спорь”, “не перечь” — злость уходит внутрь. Но угроза никуда не делась. Тело не знает, что делать. И тогда включается страх.

— И ты замер.

— Именно. И если мы будем работать только со страхом, он будет возвращаться. Потому что его “корень” — заблокированная злость. Только когда человек научится признавать свою агрессию, выражать её экологично и к месту — только тогда он по-настоящему освобождается от страха.

Тим задумался:

— Получается, у каждой эмоции есть противоположность?

— Конечно, — ответил Лука. — Наше восприятие — двойственное. Добро и зло. Тепло и холод. Близко и далеко. Всё парами. Даже “плохо” невозможно почувствовать, если ты не знаешь, что такое “хорошо”. Когда человек жалуется, что у него всё плохо, бывает полезно задать вопрос: “А как было бы хорошо?” И вдруг оказывается, что его “плохо” — это для кого-то верх блаженства. Всё зависит от точки отсчета.

— Что для одного смерть, то для другого приключение?

— В точку. Или как в анекдоте: “у кого-то шампанское теплое, а у кого-то суп из топора праздник”. Мы сравниваем, потому что умеем видеть противоположности. Это особенность нашего мышления. Но бывает и иначе…

Лука чуть наклонился вперёд:

— Есть состояния, где это двойственное восприятие исчезает. Где нет “плохо” и “хорошо”. Всё — просто есть. Неописуемый опыт. Иногда он приходит в особых практиках, вроде гностического интенсива. Иногда — внезапно, как прозрение.

Тим прищурился:

— И как это ощущается?

— Как будто мир впервые виден целиком. Как будто ты не наблюдаешь — а есть. И в этом — такая тишина… А потом возвращаешься. Но знание остаётся. Ты уже не веришь окончательно в то, что “плохо” — навсегда плохо, а “хорошо” — это только хорошее. Ты видишь обе стороны. И становишься свободнее.

Электричка замедлилась. Станция приближалась.

Тим улыбнулся:

— Получается, иногда, чтобы справиться со страхом… нужно позволить себе разозлиться?

— Позволить себе быть живым, — поправил Лука. — Со всеми красками. И тогда — возникает выбор.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про искусство общения

— Лука, а ведь говорят: чем лучше человек умеет общаться — тем больше у него шансов в жизни. Это правда?

— Абсолютная. Только слово «общаться» тут не просто про болтать. Это про умение войти в чужую реальность. Осторожно. Внимательно. Почти как в храм.

Тим усмехнулся:

— В храм, говоришь? А если я просто хочу, чтобы начальник подписал мой отпуск?

— Вот как раз тогда особенно важно быть внимательным. Представь, ты идёшь к человеку, от которого многое зависит. Допустим, к тому самому начальнику. Что ты обычно делаешь?

— Ну… готовлю аргументы, заранее продумываю, чего хочу. Иногда даже тревожусь. Или, наоборот, стараюсь выглядеть увереннее, чем я есть.

— А теперь представь, — сказал Лука, глядя на Тима поверх очков, — что у этого начальника в голове — целая вселенная. Своя. И ты — в ней чужой. И он сейчас воспринимает тебя не таким, какой ты есть на самом деле, а таким, каким рисует его мозг. А мозг, как известно, фантазёр ещё тот.

— Ну да. Я, может, пришёл с добрыми намерениями, а он увидел во мне очередного «прилипалу»…

— Именно. Потому что восприятие работает не напрямую. Мы не видим «объективную реальность». Мы её собираем. По кусочкам. То, на что направили внимание, то и стало нашим миром.

— То есть, если я вдруг сейчас обращу внимание на ощущение под ногами… — Тим оторвался от дивана и постучал ногой по полу. — О, дерево!

— Вот. А секунду назад этого дерева в твоей реальности просто не существовало. Ты был погружён в разговор. И мозг фильтровал всё, что не относится к теме.

— То есть, человек видит только то, что готов сейчас увидеть?

— Да. А то, что он увидел, ещё и интерпретирует — через призму своего настроения, опыта, убеждений. И на внутреннем экране у него появляется образ. А теперь представь: на этом экране — ты.

— И не факт, что я там в рубашке и с добрым лицом.

— Возможно, ты там — как строгий учитель из его детства. Или как надоедливый продавец. Или как рыба из сна. Кто знает?

— То есть я не знаю, что он обо мне подумал?

— Совершенно верно. И вот тут начинается настоящее искусство общения. Сначала — признаться себе: «Я не знаю». Это честная точка. Нулевая. И с неё — начать исследование.

— Как?

— Наблюдать. Смотреть, как он сидит. Устал? Напряжён? Где его внимание? Что у него на столе? На стене? Кто он такой — человек, а не функция?

— А если у него на стене, скажем, фотография с рыбалки?

— Прекрасно! Ты искренне заинтересуешься. Скажешь, мол: «Какая рыба! Это омуль?» — и не просто из вежливости, а потому что тебе правда интересно, какая история стоит за этим фото.

— И если он расскажет…

— Значит, он начинает впускать тебя в свою «первую зону». Зону симпатии. Туда, где его душа отдыхает. И если ты окажешься внутри этой зоны — отказать тебе будет сложнее. Не потому, что ты манипулируешь. А потому что вы на одной волне. И ты — уже не чужой.

Тим задумался.

— То есть, если уметь внимательно наблюдать, подстраиваться и направлять внимание человека в сторону приятного — можно значительно улучшить результат общения?

— Именно. Но важно быть в этом искренним. Не играть, а присутствовать. Человечески. И помнить: твоя задача — не только получить своё, но и не вторгнуться в чужую реальность, как буря. Лучше — как лёгкий ветерок. Который освежит.

— И тогда я буду не просто просителем. Я стану чем-то вроде… света в его окне?

Лука улыбнулся:

— Ты станешь тем, после встречи с кем остаётся хорошее послевкусие. А это уже искусство. Настоящее. Но вполне постижимое.

Тим кивнул:

— Надо тренироваться. Наблюдать. Слушать. И быть собой. Но — внимательным собой.

— И если вдруг всплывёт старый страх или травма, — добавил Лука мягко, — и ты почувствуешь, что уже не можешь быть внимательным… в этот момент лучше не ломать ситуацию, а потом поговорить с тем, кто поможет тебе вернуть осознанность.

— То есть, если зашкаливает — к психологу?

— Именно. Чтобы не путать свою боль с чужой реальностью.

Тим вздохнул. А потом улыбнулся:

— Получается, самая крутая социальная техника — это просто быть человеком. Но — осознанным человеком.

Лука рассмеялся:

— Да. Это, пожалуй, самая недооценённая суперспособность нашего времени.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про нулевую точку

— Лука… — Тим смотрел в окно, не оборачиваясь. — А у тебя бывало, что ты просто сидишь… и вдруг — стоп. Всё останавливается. И ты как будто на вершине горы. Смотришь вниз. И видишь — всю свою жизнь. От начала и до этой самой точки.

Лука тихо поставил чашку на подставку и посмотрел на Тима.

— Бывало.

— И в этот момент — ни спешки, ни задач, ни звонков. Только тишина. Как будто ты внутри кадра, который больше не движется. Только ты и вид. А вокруг — облака. И солнце вдруг пробивается через них, и ты понимаешь, куда ты шёл.

— Да, — сказал Лука. — Это и называется нулевая точка.

Тим повернулся, прищурился:

— Это как?

— Как остановка в пути, — пояснил Лука. — Не конец и не начало. Момент, когда ты вдруг осознаёшь: «Я жил. И, пожалуй, жил неплохо». Ты не знаешь, что будет дальше, но и не боишься, если вдруг — всё.

Тим сел в кресло, поджав под себя ногу:

— Я недавно такое пережил. Вроде ничего не случилось. Просто сидел с чашкой кофе. И вдруг — как будто кто-то протёр стекло. И всё стало видно. Я даже не знал, что у меня столько хорошего уже случилось. Сколько сделано. Не идеально, но… цельно. Как будто у этой жизни был свой замысел.

Лука кивнул.

— Бывает так. Вдруг — приходит согласие с собой. Не из гордости, не из самодовольства. А просто тёплое: «Спасибо. Я справился».

— И вдруг понимаешь, — продолжил Тим, — что если бы сейчас всё закончилось… это был бы нормальный момент. Не страшный. Честный. Как после спектакля, когда зрители хлопают и ты сам доволен: отыграл, как надо.

Лука внимательно слушал. Не прерывал.

— А потом, — Тим улыбнулся, — вдруг опять всё приходит в движение. Облака возвращаются. Картинка исчезает. Ветер. Шумы. Люди. Дел полно. И ты уже снова не на вершине, а на тропе. Но внутри — легче. Как будто тебе кто-то сказал: «Идёшь правильно. Продолжай».

— И появляется ещё одна жизнь, — мягко сказал Лука. — Следующая. После нулевой точки.

— Да! — обрадовался Тим. — Словно новая глава. А ты — всё тот же, только чуть… увереннее. Не потому что стал круче. А потому что перестал бояться.

Лука встал, подошёл к полке, взял толстый альбом и открыл на пустой странице.

— Мы живём не одну жизнь. Мы живём много. Иногда в одной и той же биографии. Просто у каждой — своя глава, своя логика. И своя вершина.

Он протянул Тиму альбом.

— Запиши туда свою. Новую. Пока свежо. Пока ты помнишь солнце, ветер и как двигались облака.

Тим взял ручку, задумался.

— А у тебя сейчас какая жизнь, Лука?

— Очередная, — улыбнулся Лука. — После одной из тех самых точек. В которых смерть — больше не страшна. А жизнь — больше не обязана быть героической. Только настоящей.

Тим кивнул, записал первую строчку:

«С этого момента — началась ещё одна моя жизнь…»

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про критику

— Лука, — Тим ворвался в комнату с видом, будто щас будет запуск космической ракеты. — Скажи, а ты когда-нибудь вступаешь в споры в интернете?

Лука, сидящий на полу в позе полулотоса и неспешно подрезающий сухой лист у своего фикуса, приподнял бровь:

— Это вопрос с подвохом?

— Нет, серьёзно. Вот ты читаешь какую-нибудь статью, и у тебя прям внутри всё клокочет. Хочется сказать автору: «Ты не прав!» Или: «Ты чего вообще?!» Или, ну, хотя бы: «А с чего ты это взял, а?»

— Бывает, — кивнул Лука. — Но нечасто. Я обычно в такие моменты сначала говорю это… себе.

— Себе?

— Ну да. «Ты чего вообще, Лука? А с чего ты это взял, а?» — Лука улыбнулся.

Тим рассмеялся и сел рядом.

— А ведь, кстати, хорошая штука. Себе сказать. Только я редко так делаю. Я обычно сразу в бой. Или в обиду. Особенно если кто-то напишет какую-нибудь глупость, вроде «слоны умнее людей».

— Интересно. И что ты обычно делаешь?

— Ну… Сначала я негодую. Потом мысленно доказываю, почему он не прав. Потом пишу длиннющий комментарий, начинающийся с фразы: «С какой стати?!» А потом… потом сижу и думаю, зачем я всё это написал.

— Хорошо, что ты думаешь после, — сказал Лука. — Уже прогресс.

— А ты бы как сделал?

Лука задумался, пригладил рукой лист фикуса и сказал:

— Был такой человек — Сергей Павлович Королёв. Великий практик, без лишнего философствования. И у него был один принцип: «Не согласен — критикуй. Критикуешь — предлагай. Предлагаешь — делай. Делаешь — отвечай.»

— Ну… звучит. Прям как чек-лист в конфликте.

— А я бы добавил: «Критикуешь — обоснуй. Предлагаешь — будь готов делать. А пока всё это делаешь — не забывай, зачем ты это вообще начал».

— О, вот это уже ближе ко мне.

Тим вытащил телефон, полистал экран и вдруг сказал:

— А знаешь… я только что вспомнил, почему меня задел тот пост про слонов. Не потому что автор не прав, а потому что я увидел в нём насмешку над людьми. Как будто мы — хуже. А я не люблю, когда людей обесценивают. Даже если мы действительно творим странные штуки, вроде вырубки лесов.

— И ты почувствовал раздражение.

— Да.

— И решил его выразить.

— Ага.

— И в этом месте, Тим, ты стоял на развилке. Либо просто скинуть раздражение в комментарий, чтобы стало полегче. Либо остановиться и подумать: «А в чём моя боль? Почему меня это задело? А что на самом деле хотел сказать автор? А может, мы вообще о разном?»

Тим кивнул.

— Я так и сделал в итоге. Подумал. Оказалось, что автор говорил совсем не про интеллект, а про связь с природой. Что слоны не портят свою планету. А человек, вроде как, портит. И в этом смысле — да, у них с природой гармония, а у нас не очень.

— Видишь? — мягко сказал Лука. — Вместо конфликта ты нашёл точку согласия. Вместо спора — понимание. И, между прочим, увеличил ясность в голове. Даже не у автора — у себя.

— Слушай, а ведь правда. Я теперь и к теме природы по-другому отношусь. Не с позиции «мы — плохие», а с позиции «нам есть чему поучиться». Даже у слонов.

— Вот и отлично, — улыбнулся Лука. — Ты не просто не согласился. Ты прошёл весь путь. От раздражения — к ясности. От обесценивания — к пониманию. От критики — к благодарности. Это и есть взрослая коммуникация. Та, что меняет мир.

Тим задумчиво смотрел на экран телефона. Потом выключил его и положил рядом.

— А знаешь, Лука, может это и есть настоящее волшебство?

— Что именно?

— Когда ты хотел поругаться с автором, а в итоге — поблагодарил слона.

Лука рассмеялся.

— Да. Это и есть настоящее волшебство. И ещё немного — Королёва.

Ваш Александр Смирнов