Рубрика: книжная полка

Опубликовано

Про внутреннее пространство

Тим (нахохлившись, как воробей после ливня):
— Ты знаешь, Лука, я тут был у одного специалиста… Ну как… специалиста.
Вошел, а там… всё чужое. Диван — как из кабинета школьного психолога, только тверже. Запах — как в поликлинике. И взгляд — сканирующий. Я сел, но чувствовал себя будто на экзамене.
Хотел поговорить, а тело говорило: «Давай сбежим».

Лука (улыбаясь понимающим взглядом):
— Да, Тим. Бывают такие кабинеты, где даже слова звучат на цыпочках.
Потому что всё там говорит: «Это не для тебя. Это — мой порядок, мои правила. Сиди ровно и не моргай».
А ты ведь пришёл не за дисциплиной, а за тем, чтобы… развернуться. Как птица, которой впервые открыли клетку.

Тим:
— Вот! Я бы, может, и сказал что-то важное… Но не смог. Как будто рот замкнуло. А потом чувствовал себя виноватым. Будто не смог “быть хорошим клиентом”.

Лука (мягко):
— Потому что ты вошёл в чужое пространство, а не в своё.
Представь: ты заходишь в сад. Один сад — с табличками “Не трогать! Не топтать! Не есть с дерева!”. А другой — тихий, с тёплой лавкой, и в воздухе — запах печёных яблок.
В каком ты бы начал говорить о настоящем?

Тим (смеётся):
— Я бы во втором не только говорил, я бы там жить остался!
Но разве это так важно — кресло, лампа, цвет стен?

Лука:
— Это важно не само по себе. А потому, что всё это говорит: «Ты здесь главный».
Процессинг ведь не про то, чтобы специалист играл роль дирижёра. Это скорее — как если ты пришёл в зал с инструментами, а я просто поддержал тишину, в которой ты впервые услышал своё собственное звучание.
И только ты решаешь, какой будет музыка.

Тим (задумчиво):
— Значит, не только слова лечат. Пространство лечит тоже?

Лука (глядя в окно):
— Пространство — как сцена.
Хороший процессор — не актёр, а осветитель. Он помогает тебе высветить то, что давно в тени.
Но чтобы ты захотел туда смотреть — нужна безопасность. И ощущение, что здесь всё для тебя.
И если ты скажешь: “Я не хочу сегодня говорить. Я просто хочу молчать” — пространство скажет: “Хорошо, молчи. Я с тобой”.

Тим (тихо):
— Хочу такое место. Не только у тебя. А вообще в жизни.

Лука (улыбается):
— Тогда начни с себя.
Сделай своё внутреннее пространство таким же тёплым. Где ты сам себе — не судья, а друг. Где можно не торопиться. Где можно расплакаться — и никто не придёт чинить.
А когда ты научишься быть таким для себя — ты и для других станешь таким пространством.
А это уже и есть терапия. Без слов. Просто присутствием.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про неправильную помощь

Тим (нахмурившись):
— Слушай, Лука… А вот как понять, когда человеку нужно помочь, а когда он просто… плачет для себя? Ну как в той притче с Буддой. Я бы, наверное, обоим бы помог — ну жалко же! Я не выдержал бы.

Лука (улыбаясь мягко):
— А ты знаешь, Тим, жалость — она как сахар в борще. С виду добрый жест, а вкус портит.
Есть моменты, когда лучше быть рядом и не вмешиваться. Потому что помощь без запроса — это почти всегда вторжение.

Тим (озадаченно):
— Вторжение? Но я же хочу как лучше! Почему это плохо?

Лука:
— Представь, что у человека в душе стройка. Кирпичи, пыль, планы наполовину на салфетке. А ты заходишь с цветочными обоями и говоришь: “Сейчас всё устрою!”
Он ведь ещё не решил, будет ли это дом или храм. А ты уже клеишь. Из лучших побуждений.
Помощь без запроса — это как войти в чужой сон и начать расставлять мебель.

Тим (улыбаясь криво):
— Но если он явно страдает? Плачет, не справляется…

Лука:
— Плакать — это ещё не просьба. Иногда слёзы — это как гроза: не для того, чтобы мы бросились сушить землю, а чтобы она дышать начала.
Человек может страдать, но не быть готовым что-то менять. И твоя поспешная “помощь” может заблокировать его путь — он ещё не дошёл до того, чтобы захотеть выйти из ямы.
И тогда ты не помощник, а… похититель процесса.

Тим (задумался):
— Похититель процесса… Никогда об этом не думал. А как понять, что человек готов?

Лука:
— Он скажет. Может не вслух, но в намерении, в ясности. Это как дверь — ты её не ломаешь, а тебе открывают.
Запрос — это разрешение. Это как если бы он сказал: “Зайди, я убирался”.
И даже тогда — заходить нужно осторожно. Снять обувь. Не смотреть слишком пристально на то, что под ковром.
И если просит помощи — помогать так, чтобы он остался главным архитектором. А ты — просто фонарик в руке.

Тим (вздохнул):
— А мне казалось, что если кто-то тонет, надо сразу прыгать и вытаскивать.

Лука (добро):
— А если он не тонет, а ныряет за жемчугом?
И ты вытащишь его, когда он почти коснулся сокровища.
Понимаешь?

Тим (улыбаясь с теплотой):
— Понимаю. Лучше быть рядом — с кругом, а не с криком. И подождать, пока он сам захочет всплыть.

Лука (улыбается):
— Вот. Слово “поддержка” ведь не значит “тащить”. Оно значит — быть рядом и не дать упасть.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про правильную помощь

ТИМ:
 — Лука, сегодня прочитал одну притчу про Будду… Знаешь, где он одному крестьянину с волом помог, а мимо другого, тоже с волом, но плачущего, прошёл мимо?

ЛУКА (улыбаясь):
— Ага, знаю. Очень меткая история. Первый крестьянин что сделал? Действовал. А второй… решил, что плач — это стратегия.

ТИМ:
 — Вот-вот. Я сначала возмутился — как так? Один и тот же вол, одна и та же яма, а отношение разное. А потом как-то щёлкнуло. Понял: Будда не жестокий, просто различает, где действительно нужен ты, а где тебя используют вместо носового платка…

ЛУКА:
 — Именно. Помнишь, как ты однажды ко мне пришёл и говорил, что всё плохо, и вообще не знаешь, зачем пришёл?

ТИМ (смеётся):
— Помню. Ты ещё спросил: “Ты хочешь просто поплакать или разобраться?”
А я — “Ну, наверное, поплакать…”
И ты тогда предложил чай с лимоном. Без психологии.

ЛУКА:
 — А когда ты пришёл второй раз и сказал: “Хочу понять, что со мной. Хочу перестать ходить по кругу”, — вот тогда началась работа.
С настоящего запроса. Без него — только утешение, а не трансформация.

ТИМ:
 — Но ведь, Лука, когда человек плачет, ему тоже ведь плохо. Почему не поддержать сразу?

ЛУКА:
 — Тим, поддержка бывает разная. Иногда молча сесть рядом и дать человеку побыть в своей яме — это тоже поддержка. Просто ты не становишься лебёдкой, вытаскивающей его против воли.
Есть такая штука: если вытащить человека из его боли до того, как он наиграется в неё, он в неё вернётся.
Плач — это ещё не запрос. Это чаще — настройка. Как перед симфонией.

ТИМ:
 — Как перед сессией — почувствовать пространство, тело, себя… А если он не чувствует?

ЛУКА:
 — Тогда сессия не начнётся. Сначала — возвращение к себе. Без этого он будет говорить голосами чужих ожиданий, а не своим собственным.
Вот почему пространство важно. И почему я не сажаю клиента “куда удобно мне”, а прошу — выбери место сам.

ТИМ:
 — То есть ты как будто передаёшь ему управление его же жизнью, ещё до того как он осознал, что это вообще возможно?

ЛУКА:
 — Именно. Процессинг — это искусство ухода в тень. Я — не главнокомандующий. Я — голос, который подсказывает, куда заглянуть. Иногда — как эхо в его голове.
А ты, Тим, когда начал доверять своему ощущению, своему “внутреннему месту”, — тогда у тебя что-то действительно начало меняться.

ТИМ:
 — Да… Раньше мне казалось, что психолог — это как учитель с указкой. А теперь понимаю, что настоящий мастер не ведёт тебя — он идёт рядом и светит фонариком, пока ты сам разбираешь завалы в тёмных коридорах.
И даже если решишь, что хочешь просто поплакать — он даст тебе чай и время. Но не полезет в яму, пока ты сам не крикнешь: “Подай верёвку!”

ЛУКА:
 — Потому что процесс — только тогда настоящий, когда человек идёт в него сам. Не за руку, не за обещания, не потому что “надо”, а потому что внутри выросло: “Хочу разобраться”.

ТИМ:
 — И тогда происходит магия…

ЛУКА (улыбаясь):
— Нет, Тим. Тогда происходит работа. А магия — это уже побочный эффект.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про понимание и принятие

Они сидели у костра. Пламя потрескивало, вечер был теплый, и тени плясали на лицах.

— Лука, — сказал Тим, подкидывая в огонь ветку. — Мы так много говорили о внимании. О том, кто что слышит, кто не слышит, кто мимо, кто в самое сердце… А как ты сам понимаешь, что тебя действительно поняли?

— Ммм… — Лука почесал бороду. — Это как в детстве, когда мама клала тебе ладонь на лоб, если ты болеешь. Не то чтобы она что-то говорила — просто ты знал: она здесь. Ты — видим. Ты — важен.

— Ага, — кивнул Тим. — То есть дело не в словах?

— Слова — это лодка. Но понять — это когда ты оказался в одном море. Иногда даже в одной буре. А иногда — просто в тишине рядом.

— Тогда… получается, что чтобы быть понятым, надо самому открыться?

— Вот. Именно. Открыться — и не требовать. Не заставлять другого понять, а просто пригласить. Без ожидания. Как будто ставишь чашку чая на стол и говоришь: “Если хочешь — приходи”.

Тим усмехнулся:

— А я часто хочу, чтобы меня поняли как надо! Точно! До нюансов! До последней запятой!

— И нередко злишься, если кто-то понял иначе, верно?

— Ну… бывает.

— Потому что в глубине ты хочешь не просто быть услышанным. А — быть принятым. Целиком. Со всем, что внутри.

Тим опустил взгляд. Потом медленно кивнул.

— А если человек не может? Ну, не вмещает?

— Тогда важно не сломаться. Не превратиться в закрытую крепость. А остаться в живом, подвижном состоянии. Сказать себе: “Окей. Этот не смог. Но я продолжу говорить. Потому что то, что я несу, ценно. И кто-то услышит. Может, не сегодня. Может, не здесь.”

— Ты говоришь… как будто внимание — это не просто фокус глаз. А что-то большее.

— Конечно. Внимание — это акт любви. Тихой. Необязательной. Когда ты смотришь не потому, что “надо”, а потому, что тебе важно, кто перед тобой.

Тим задумался.

— А если бы тебе надо было всё это, что мы обсуждали, свести в одну мысль?

— Ммм… — Лука протянул руку к огню, погрел ладони. — Наверное, вот такую:
“Смотри мягко. Слушай глубоко. И не бойся быть непонятым — иногда именно с этого всё и начинается.”

Тим улыбнулся.
— Слушай, Лука, ты ведь сейчас говорил это мне. И знаешь… как будто точно попал.

— Это потому, Тим, что я давно уже рядом. Не просто слушаю — живу с тобой этот разговор.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про непонимание

— Лука, а тебе не обидно, когда ты говоришь важное, а человек тебя совсем не так понимает?

Тим сидел на скамейке и ел яблоко. Лука, как обычно, неторопливо пил кофе из термоса и смотрел на уток в пруду.

— Иногда да, — кивнул он. — Особенно, если ты вложил душу, а в ответ — “фу, банальности” или “всё это фигня, у меня вот реальная беда!”

— Ну вот, вот! — вскипел Тим. — Ты им про внимательное отношение к себе, а они: “Да вы все психологи — шарлатаны!”

— Угу, — сказал Лука и сделал глоток. — Но ведь они не тебе отвечают. Они отвечают своей боли.

— То есть?

— Представь. Ты зашёл к человеку в комнату и сказал: “Смотри, как красиво на закате свет ложится.” А он в этот момент босиком на лего наступил. Ему не до заката.

Тим прыснул от смеха:

— Ну да, тут хоть восход покажи — всё равно будет “АААА!”

— Вот и комментарии такие же. Кто-то прочёл твои слова и — как на кнопку. У него, может, и не про то, что ты писал. Но попало. Срезонировало.

— А мне всё казалось — он спорит. Нападает.

— Может, и спорит. Но не с тобой — с кем-то из прошлого. С родителем. С бывшим. С собой пятилетним. А ты просто рядом оказался.

— Получается, если внимательно посмотреть… это ведь тоже контакт?

— А как же. Просто он шершавый. Не гладкий, не логичный. Но настоящий. Иногда настоящего больше именно там, где всё идёт “не по плану”.

Тим замолчал, разглядывая яблоко. Потом спросил:

— А ты что делаешь, когда тебя “не туда” понимают?

— Сначала слушаю. Потом интересуюсь: “А что именно задело? Что ты сейчас почувствовал?” И иногда оттуда — клад. Человек сам не знал, что у него болит, пока не начал спорить.

— Это как… ты хотел дать ключ от одной двери, а он вдруг распахнул другую?

— Вот именно. И ты, если внимательный, заходишь с ним туда. Потому что, может, именно та дверь сейчас важнее.

— А если он не пускает?

— Тогда я просто рядом. Иногда человеку важно просто знать, что его не осудили. Что его не поправили. Что он мог быть с собой — и не быть один.

Тим долго молчал.

— Лука… А мы с тобой тоже иногда не туда говорим?

— Конечно. — Лука улыбнулся. — Но между нами уже есть мостик. Даже если не туда — всё равно друг к другу.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про корону и кастрюлю

Они шли по лесной тропе. Лука — в своей привычной панаме, Тим — с рюкзаком за плечами и с вопросом в глазах. На каждом шагу под ногами хрустели сухие иголки, а сверху просвечивало солнце сквозь зелёные витражи листвы.

— Лука, а что ты думаешь о людях, которые никогда не соглашаются? — спросил Тим. — Ну, ты им говоришь: “Посмотри, вот же оно!” — а они: “Нет. Не может быть. Я и так всё знаю.”

Лука усмехнулся:

— Это как если бы ежик натянул на голову кастрюлю и шёл по лесу, уверенный, что вокруг — темнота. И каждый, кто скажет ему: “Сними крышку, там солнце!” — для него враг, потому что нарушает порядок его мира.

— Мощная метафора, — хмыкнул Тим. — А почему он её не снимает?

— Потому что кастрюля — его безопасность. Там внутри темно, но привычно. И главное — там он “главный”. Никто не спорит, никто не поправляет. Он эксперт. Бог в маленькой железной вселенной.

— Ты про… корону?

— Ага. Только корона эта не из золота — а из страха. Из страха быть неправым, быть глупым, быть уязвимым. Поэтому и защищается — знаниями, статусом, сарказмом, нападением. Всё, лишь бы не впустить новое.

— То есть… корона — это как броня?

— Только броня не от пуль, а от сомнений. От роста. От перемен.

— Печально… — пробормотал Тим. — А как понять, что у тебя на голове уже кастрюля?

— Просто. Если ты в разговоре не ищешь истину, а только подтверждение своей правоты — значит, она уже звездит. Если на любое новое хочешь ответить “да это ерунда” — вот она, родимая, блестит.

— Значит, чтобы что-то услышать — надо сначала эту кастрюлю снять?

— Угу. Сказать себе: “Я могу чего-то не знать. Я могу ошибаться.” Звучит просто. Но знаешь, как страшно?

— Представляю. Будто стоишь голый на площади.

— Ага. Но только так к тебе может что-то прийти. Настоящее. Не отфильтрованное твоими страхами и заслонами.

Они шли молча ещё пару минут. Где-то впереди трещал дятел. Тим вдруг остановился.

— Лука… А у тебя была такая кастрюля?

Лука засмеялся.

— У меня была целая коллекция. Один раз даже кастрюлю на шлем надел — чтобы уж точно ничего не слышать. Но потом случилась одна история…

Он замолчал. Тим обернулся с нетерпением:

— Ну? Что за история?

— Потом расскажу, — Лука подмигнул. — А пока скажи: а ты свою кастрюлю сегодня с собой взял?

Тим задумался. Потом улыбнулся и медленно покачал головой:

— Нет. Сегодня я решил просто слушать.

— Вот и отлично, — кивнул Лука. — А когда человек по-настоящему слушает — ему иногда слышится даже то, чего не сказали.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про внимание и понимание

Тим сидел на лавочке в парке, задумчиво ковыряя веточкой в земле. Лука неспешно наливал чай из термоса в жестяные кружки — одна с отпечатком его пальца, другая уже с вмятиной от Тима, уронившего её в прошлый раз.

— Лука… — сказал Тим, не отрывая взгляда от земли. — Ты когда-нибудь писал что-то важное… ну, прям от сердца… а потом люди читали и совсем не то понимали?

— Постоянно, — хмыкнул Лука. — Даже когда говорю, не всегда понимаю, что я сказал, а уж когда пишу… Там столько этажей смысла, что на лифте не добраться. А у кого-то и лифта нет, только лестница — да и та закрыта на ремонт.

Тим усмехнулся.

— А ведь обидно. Сидишь, выбираешь слова, вкладываешь душу, а тебе в ответ: “Какой ужасный почерк!”

— Или: “Интересно, почему ты не упомянул гусей?” — добавил Лука. — А ты про гусей и не думал вообще.

— А они в каждом слове видят то, что болит у них, — вздохнул Тим. — Не про твой смысл, а про свою боль.

— Ну, это даже хорошо, — сказал Лука, отпивая чай. — Значит, текст зацепил. Как рыба — наживку. Не ту, что ты хотел, но уж попалась.

— Но ведь не понял он, — нахмурился Тим. — Не то понял.

— Понял своё. А для кого-то это “своё” было нужнее, чем твоё. Иногда человек настолько сосредоточен на внутреннем пожаре, что воспринимает любой текст как пепел, летящий с неба. Хоть ты ему про радугу пиши.

— То есть, ты хочешь сказать… что это тоже ценно?

— Конечно. Мы ж не ради аплодисментов пишем. А ради касания. Вот ты протягиваешь ладонь — а если она кого-то поддержала, пусть даже не так, как ты планировал, — уже не зря. Иногда лучше просто подставить плечо, чем объяснить человеку, как правильно нести свою боль.

— М… красиво сказал, — признал Тим. — Но всё же. А если они совсем мимо поняли? Прямо противоположно?

— Тогда тем более интересно. Значит, в твоём тексте что-то зазвучало не как колокол, а как эхо. И вот оно отразилось от их внутренней стены. А какая у них стена? Что на ней написано? Может, это как раз повод заглянуть вглубь.

Тим прищурился:

— Получается, любой отклик — это приглашение к диалогу?

— Угу. Даже если диалог начинается с “ты ничего не понимаешь”, — сказал Лука с усмешкой. — Ведь чтобы сказать “ты не прав”, человек должен сначала как-то тебя услышать. А значит — уже впустил в поле внимания. Хоть краешком.

— Значит, внимание — это как… фонарь?

— Как прожектор. Но иногда с грязным стеклом. Или направленный не туда. Или с выработавшейся батарейкой. А у кого-то — целый гирляндный завод. Вот ты с ним говоришь, а он уже в десяти направлениях светит. Сложно туда свой смысл пронести.

— А как тренировать внимание?

— Как мышцы. Маленькими подходами. Учиться быть не только внимательным, но и вмещающим. Не просто ловить, что говорят, а открывать в себе место для того, чтобы это улеглось. Как гостиная: если вся завалена коробками со “своим мнением”, новому гостю негде сесть.

Тим помолчал, глядя в кружку.

— Лука… А ты ведь сейчас не только про чтение и писательство, да?

— Конечно, не только. Мы всегда кого-то читаем. Взглядом, интонацией, жестом. Только вот одни читают собеседника, как поэму — медленно, с паузами… а другие как меню в фастфуде. Глазом пробежал, галочку поставил: “понял”.

Тим хихикнул:

— “Ты мне тут не философствуй, у меня и так своя правда есть.”

Лука улыбнулся, допивая чай:

— У каждого своя правда. Но истина, она как утро: приходит не потому, что ты её требуешь, а потому что ты открыл шторы.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про внутреннего охранника

 Поздний вечер. Электричка уносит их куда-то за город. В окне отражаются лица — задумчивые, как в фильмах, где герой едет на встречу с судьбой.

— Лука, я вот думал… Помнишь ту штуку, о которой я всегда мечтал, но так и не начал?
— Конечно.
— Мне вчера предложили один проект, почти в точку. Не совсем то, но… очень близко.
И я сначала обрадовался, а потом — как будто у меня все заледенело изнутри.
— И?
— Я сказал: “Спасибо, я подумаю”. И с тех пор только и делаю, что думаю… как бы это всё вежливо не начать.

Лука кивает. Не осуждающе, не подбадривающе. Просто — кивает, будто говорит: “Я здесь”.

— Вспомни это ощущение, Тим. Прямо сейчас. Не убегай от него.
Где оно в теле?

— Тут… прикладывает руку к солнечному сплетению. Как будто узел. Тугой.
— Хорошо. Скажи ему “привет”. Прямо узлу. Мысленно. Без давления.
Как другу, который что-то охраняет.
— Тим молчит немного. Потом тихо: Привет.
— Что он тебе отвечает?
— “Ты не справишься.”
— Серьёзный охранник.
— Угу. Он как будто показывает мне картинки.
— Какие?
— Как я облажался. Как все на меня смотрят. Как я теряю друзей. Деньги. Уважение. Всё.
— Ага. Он не враг, Тим. Он просто помнит боль. И не хочет, чтобы ты снова её пережил.
— Но он мешает мне жить.
— Нет. Он бережёт тебе жизнь. Как умеет.
Но если ты хочешь идти дальше — тебе придётся поговорить с ним по-другому.

Пауза. Шум колёс. Тим сидит с закрытыми глазами.

— Скажи ему: “Спасибо. Я справлюсь. И если что — ты будешь рядом.”
— Шёпотом: Спасибо. Я справлюсь. И если вдруг что — ты рядом.
— Что он делает?
— Он… отпустил чуть-чуть. Как будто верит. Или… хочет верить.
— Этого уже достаточно. Маленький сдвиг — это уже движение.
Сегодня ты просто признал его. Завтра, может быть, подашь заявку. Через неделю — сделаешь первый шаг.

— Ты ведь тоже так делал, да?
— Я всё ещё так делаю.
Каждый раз, когда начинаю что-то новое — говорю своему сторожу: “Спасибо, что ты здесь. Я справлюсь.”

Тим улыбается. И узел в груди развязывается ещё чуть-чуть.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про внутреннее сопротивление

— Лука, а почему у меня бывает такое… вроде понимаю, что нужно делать, и даже хочу… но как подойду к делу — всё внутри сжимается.
Начинаю отвлекаться, уставать, вспоминать, что надо посуду помыть, шкаф разобрать, на балконе устроить революцию… всё, что угодно, лишь бы не делать.

— Это и есть сопротивление.
Ты подходишь к двери — и вдруг внутри поднимается охрана: “Стоп! А ты кто такой? Куда собрался?”

— Ну да, я так и чувствую. Будто кто-то ставит мне подножку, хотя я же иду туда, куда хочу!
— Вот именно.
Ты хочешь, но ещё больше боишься.
Сопротивление — не враг. Это такой сторож на границе между “знакомым” и “новым”. Он не спрашивает: “Это полезно?” — он спрашивает: “Это безопасно?”

— Но иногда оно тормозит самые важные шаги.
— Конечно. Потому что за этими шагами часто стоит что-то, что может перевернуть твою жизнь.
А перемена — даже к лучшему — это всегда немного смерть. Смерть старого “я”, старой схемы, старой боли.

— Получается, сопротивление — как пес, который лает, когда я подхожу к сундуку с сокровищами?
— Прекрасная метафора. Именно.
Сундук есть. Он твой. Но его охраняет верный пёс. И пока ты не подружишься с этим псом, сундук останется закрытым.
А пес рычит не потому, что ненавидит тебя, а потому что считает, что охраняет тебя от тебя же.
Он боится, что ты не справишься с тем, что там внутри.

— А как подружиться с этим псом?
— Сесть рядом. Не гнать его.  Сказать: “Я тебя вижу. Спасибо, что защищаешь. Давай посмотрим вместе, что там в сундуке.”
И может оказаться, что внутри — не только золото и самоцветы, но и страхи, обиды, давние мечты, которые ты когда-то спрятал, потому что не поверил, что имеешь на них право.

— Слушай, а ведь правда… Иногда сильнее всего сопротивляюсь как раз тому, что больше всего хочу.
— Да. Потому что настоящее “хочу” — всегда уязвимо.
В нём мы без кожи. Без защит.
Если уж позволишь себе хотеть по-настоящему — то и больно может быть по-настоящему, если не получится.

— Получается, сопротивление — это тоже я?
— Конечно. Только та твоя часть, которая очень хочет, чтобы ты выжил.
Просто она ещё не знает, что ты уже вырос, и можешь справляться с переменами.

— А ты, Лука, чувствуешь сопротивление?
— О да.
Каждый раз, когда я начинаю делать что-то по-настоящему важное.
Оно шепчет мне: “Ты слишком стар, слишком медленный, слишком непонятный… кому ты вообще нужен?”
А я отвечаю: “Спасибо. Я тебя слышу.
И всё равно пойду.”

— Красиво.
— Не красиво, Тим. Это просто практика.
Каждый день.
Каждый шаг.
Шаг — и собака рядом.
Шаг — и она уже не рычит, а идёт следом.
А потом, может быть, даже ляжет у твоих ног и будет спать, пока ты достаёшь из сундука свою настоящую силу.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про страх перемен

— Лука, а вот скажи честно… почему люди так боятся меняться?
— Потому что перемены — это как новые ботинки: красивые, но жмут. А старые — пусть и стоптанные, зато нога уже привыкла.

— Но ведь если в этих старых уже вода протекает и подошва развалилась — разве не лучше всё-таки рискнуть?
— Угу. Вот только для этого надо сначала заметить, что промок.
А человек сидит себе в луже и думает: “Ну… тепло. Неудобно, конечно, но вдруг в других ботинках будет ещё хуже?”

— Получается, он боится не перемен, а того, что они принесут?
— Именно. Перемена — это ведь неизвестность.
А неизвестность для психики — как пустая комната ночью: ты ещё не зашёл, но уже решил, что там кто-то страшный под кроватью.

— А как же тогда меняться?
— Шаг за шагом.
Не врываться туда, где темно, с боевым кличем, а постучать. Прислушаться. Взять с собой фонарик.
И обязательно кого-то рядом. Даже просто чтобы кто-то сидел у двери и ждал — это уже делает поход в новое менее одиноким.

— Это как с клиентами?
— Да.
Они приходят, путаются в себе, жалуются на свою жизнь, но когда спрашиваешь: “А что бы ты хотел?” — замолкают.
Потому что “хотеть” — это уже шаг к перемене.
А если хотеть — то ведь придётся что-то менять.
А менять — страшно. Вдруг не получится. Или получится — и будет ещё страшнее.

— Получается, привычное страдание — как старый друг?
— Очень даже. Страдание — знакомое, понятное. С ним можно обниматься по вечерам, жаловаться на него друзьям, винить в нём всех вокруг.
А счастье — оно требует ответственности.
Надо делать выбор. Надо вставать и что-то менять.
Не все к этому сразу готовы.

— Ты сейчас сказал — и я вдруг понял: когда мне в жизни было особенно “плохо”, я часто держался за него изо всех сил. Как будто оно хотя бы давало мне ощущение, что я есть.
— Верно. Страдание хоть и больно, но даёт форму.
Как гипс — неподвижный, жёсткий, но “держит”.
А выздоровление — это снять гипс. И сначала не знаешь, как ходить без него. Всё непривычно, шатается, будто мир под ногами жидкий.

— А как помочь человеку поверить, что он может без гипса?
— Очень просто. Надо просто быть рядом, когда он снимает его.
И не торопить. Не кричать: “Давай-давай, иди, чего ты боишься!”
А просто сказать: “Я здесь. Дыши. У тебя получится. Ты уже делаешь.”
Иногда достаточно просто не оставить человека одного с его переменой.

— А ты сам когда-нибудь боялся меняться?
— Каждый раз, когда менялся.
Знаешь, Тим, я уже много раз думал: “Вот теперь-то я точно окончательно вырос, понял, стал тем, кто я есть.”
А потом — бац! — и жизнь снова показывает, что я только начал.

— Получается, перемены — это не этап, а стиль жизни?
— Именно.
Человек жив, пока он меняется.
Когда он перестаёт меняться — он превращается в музейный экспонат: пыльный, но “цельный”.

— Спасибо, Лука. Ты снова всё расставил по полочкам.
— Я не расставлял. Я просто дал тебе фонарик, а ты сам заглянул в ящик, куда давно не заглядывал.
А в этом ящике, между прочим, у тебя настоящие крылья.

Ваш Александр Смирнов