Месяц: Май 2025

Опубликовано

Про Тима, Луку и пять волшебных вопросов

Весенний парк. Тихая аллея. Лука и Тим идут рядом. Лука в плаще и с тростью, Тим — в куртке, время от времени пинает прошлогодние листья. Солнце пробивается сквозь ветви деревьев.

Тим (вздыхает): Лука, а у тебя есть какие-нибудь приёмы… ну, типа хитрых психологических ключиков, чтоб раз — и легче стало жить?

Лука (улыбается): Ты хочешь инструкцию, как чинить душу, как старый приёмник?

Тим: Ну… хотя бы как сбросить внутреннюю ошибку. Иногда ощущение, будто я загрузился в неправильной операционной системе и всё тормозит.

Лука: Понимаю. Есть один метод… Мюнхаузенский, я его так называю.

Тим (с интересом): Это где он себя за волосы из болота вытаскивал?

Лука: Именно. Физически невозможно. Но внутри нас — возможно всё. Вот тебе пять волшебных вопросов, как верёвка с узелками, чтобы выбраться из внутреннего болота.

Тим: Давай.

Лука: Первый — “Что ты хочешь, чтобы произошло?” Не “что тебя достало”, не “что не так”, а именно — что ты хочешь.

Тим: Уже необычно. Обычно я знаю, что не хочу, а что хочу — туманно.

Лука (подмигивает): Вот и разгоняй туман. Второй вопрос: “Что нужно, чтобы это произошло?”

Тим: О, ну тут фантазия врубается: “Нужно, чтобы мир изменился, зарплата выросла, соседи уехали…”

Лука (улыбаясь): А теперь спрашивай себя снова: “А что ещё нужно?” И снова. И снова. Пока не останется только то, на что ты влиять можешь сам.

Тим (задумчиво): То есть пока не останется что-то вроде: “Выспаться” или “поговорить с боссом”.

Лука: Вот именно. И тогда третий вопрос: “Можешь ли ты это сделать?”

Тим: Ну, если не могу, значит возвращаюсь к первому?

Лука: Да. Потому что решение, которое зависит от других — не решение для тебя. Это как пытаться ветряную мельницу остановить словами.

Тим: А если могу?

Лука: Тогда четвёртый: “А сделаешь ли ты это?” Тут примеряешь: готов ли ты действительно встать и сделать шаг?

Тим: Хм… иногда ведь и могу, и надо бы… но не хочется.

Лука: Вот тогда это уже вопрос внутренней честности. И пятый: “И что тогда произойдёт?”

Тим (улыбается): И если выясняется, что после этого я окажусь в ещё большей луже — возвращаюсь в начало?

Лука (со смехом): Бинго. Пока цепочка не сложится, как пазл: ясно, просто, и чувствуешь в теле желание действовать. Тогда — вперёд.

Тим: Слушай, это прям как внутренняя игра в «угадай мелодию». Только вместо мелодии — моя цель.

Лука: И если мелодия фальшивая — ты это сразу услышишь.

Тим (останавливается и смотрит на голубое небо сквозь ветви): Спасибо, Лука. Слушай, а если всё равно залипаю в болотце?

Лука (трогает его за плечо): Тогда остуди голову. Сначала — чай, ванна, плед. Или просто выговорись. А потом снова — пять вопросов. Как компас, который работает даже в шторм.

Тим (тихо): Ты как будто в карман кладёшь фонарик. Вроде мелочь, а в темноте — спасение.

Лука (улыбается): Я просто помню, как сам в темноте шарил и мечтал хоть о свечке.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку, еду и обнимашки

— Лука, — Тим отложил вилку и посмотрел на своего спутника. — Скажи честно… Ты когда-нибудь ел, когда не голоден?

Лука отложил ложку, медленно прожевал и мягко улыбнулся:

— Конечно, Тим. И не раз. Бывало, что суп был не о голоде, а о тоске. А булочка — вовсе не про вкус, а про одиночество.

— Я вот ем… — Тим замялся. — Ну, просто потому что что-то гложет. Не понимаю даже, что именно. Но ем. И становится… ну, не легче. Просто на время — тише.

— Мм… — Лука посмотрел на чай, как будто в нём было отражение всех прожитых лет. — Понимаешь, у тела своя память. Оно помнит не только травмы и падения. Оно помнит, как когда-то, в детстве, тебя кормили, и это было равно любви. Не всегда словами. Но теплом, присутствием, даже запахом кухни.

— Моя бабушка всегда пекла блины, когда я приходил грустный, — кивнул Тим. — Не спрашивала, что случилось. Просто ставила тарелку. А я ел и чувствовал, будто меня обнимают. Но сейчас… это не работает так.

Лука наклонился вперёд:

— Потому что теперь ты уже не голодный ребёнок. Ты взрослый. Но внутри тебя тот мальчишка всё ещё сидит. И если ему не хватает тепла — ты идёшь к холодильнику, а не к разговору. Просто потому что раньше это работало. Раньше суп был синонимом безопасности.

— Слушай, — Тим усмехнулся. — Так что, я ем суп, когда хочется чтобы кто-то просто обнял?

— Иногда да, — улыбнулся Лука. — Мы все временами путаем ложку с объятием.

На секунду повисло молчание. За окном хлопала ветром рекламная вывеска, кто-то громко рассмеялся у стойки. Тим уткнулся в кружку:

— Но это ведь не решает проблему. Только прикрывает. Как одеяло, когда в доме сквозняк.

— Именно. Но у нас теперь есть выбор, Тим. Мы можем не просто тянуться к булочке, а спросить себя: “Что я на самом деле хочу?” Может быть, ты хочешь поддержки. Или тишины. Или чтобы кто-то сказал: “Я рядом”. И ты можешь дать это себе — не через пирожок, а через заботу. Настоящую. Взрослую.

Тим кивнул, глядя в пар от чашки. Потом неожиданно рассмеялся:

— Получается, мне нужно держать плед под рукой и пару слов поддержки в голове?

— А ещё лучше — в сердце, — подмигнул Лука. — И научиться быть себе бабушкой. Но такой, которая не только печёт блины, но и говорит: “Тим, ты — важен. Даже если не съешь весь обед.”

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и потоки времени

Очередь. Монотонное жужжание кондиционера. Где-то позади кто-то тихо кряхтит, впереди кто-то тихо вздыхает. Тим и Лука сидят на пластиковых стульях у стены. У Тима в руках термос с кофе. Лука лениво листает брошюру «О порядке получения справки формы №27-Б» и изредка фыркает.

Тим (принимая очередной глоток кофе):
— Лука, а ты замечал, что у очередей свой ритм? Вроде бы движется… но как-то во сне. Как вода в морозный день: и течёт, и замерзает одновременно.

Лука (улыбается, не поднимая глаз):
— Угу. Очередь — это медитация по расписанию. Здесь ты перестаёшь контролировать время. Оно контролирует тебя.

Тим:
— Я вот сегодня встал по своему времени, потом созванивался с другом — у него уже вечер. Потом с мамой — у неё только рассвет. И вот я сижу, и чувствую, как будто живу сразу в трёх мирах.

Лука (откладывает брошюру):
— А ты и правда живёшь в трёх временах. Точнее — в шести. Местное, чужое, московское. А потом ещё прошлое, настоящее и будущее.

Тим (хмыкает):
— Ну ты и загнул. Но… да, похоже на правду. Утром вспоминал вчерашний разговор с Мариной, потом строил планы, как всё изменить. А сейчас вроде сижу… но и не здесь.

Лука:
— Потому что прошлое и будущее, как две чайные ложки в стакане — крутятся и мешают тебе рассмотреть, что ты сейчас пьёшь.
(Пауза)
— Хотя, если научишься просто смотреть, как они крутятся… Можно и вкус распознать. Главное — не пытайся выловить сахар зубочисткой.

Тим (смеётся):
— Что за метафора, Лука, ты как будто сказочник на пенсии.

Лука (гордо):
— Я — психолог на практике. Почувствуй разницу.
(Поглаживает бороду)
— Люди любят представлять время как прямую линию. Типа вот прошлое — слева, будущее — справа, а ты такой посредине, весь такой “здесь и сейчас”. Но на самом деле ты как узел — через тебя проходят нити, натянутые между «тогда» и «потом».

Тим:
— А если путаются?

Лука:
— Тогда в голове клубок. Мысли как носки после стирки — трудно разобрать, где чей.

Тим (вздыхает):
— Иногда я хочу просто остановить всё. Настоящее, прошлое, будущее. Чтобы тишина.

Лука (мягко):
— Это и называется медитация.
(Делает паузу)
— Но не для того, чтобы сбежать от жизни, а чтобы рассортировать бельё. Почувствовать, что из прошлого пришло, что в будущее направляется. А потом снова жить. Только чище.

Тим (смеётся):
— Удивительно. В очереди за справкой я понял, как устроено время.

Лука (поднимает брови):
— Ну, если не хочешь понять — приходи за справкой. Это лучше любого ретрита.

Тим:
— А если серьёзно?

Лука:
— Серьёзно — время течёт через нас, как свет через витраж. Оно окрашено нашими мыслями, воспоминаниями, надеждами. Но можно выйти на улицу, встать под солнце, вдохнуть — и ощутить его просто светом. Без цвета. Без ожиданий. Просто сейчас.

Из динамика:

— Номер 35, окно 2!

Тим:
— А вот и мы. Пора покинуть временные измерения и войти в реальность — с паспортом и СНИЛСом.

Лука (вставая):
— Ну хоть не с мандалой и пением мантр. Пошли, путешественник во времени.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и кто виноват

Электричка, промозглое утро. Тим и Лука сидят рядышком, прислонившись спинами к холодным спинкам сидений. За окном бегут серые деревья и промокшие от дождя поля.

— Лука, — Тим чуть слышно вздыхает. — Я вчера прочитал такую штуку… что всё, что с нами происходит — мы сами создаём. Типа, если меня кто-то предал, значит, я сам это как-то притянул. Или заслужил. Не знаю, почему, но от этого стало только хуже.

Лука поднял брови и чуть наклонился к нему.

— Ого, мощная идея. Только, знаешь, опасная. Как нож без ручки — вроде острый, но держать больно.

Тим усмехнулся.

— А ты, как всегда, в метафорах.

— Ну, так яснее. Представь, — Лука ткнул пальцем в стекло, за которым промелькнула полуразваленная остановка, — ты стоишь на платформе, тебя случайно задел прохожий, и ты упал в лужу. Промок, испачкался, настроение на нуле. А потом кто-то подходит и говорит: «Ты сам это создал. Тебе нужно было это пережить. Это урок».

Тим фыркнул.

— Ну да, удобно: никто не виноват, кроме меня.

— Вот именно, — кивнул Лука. — Только это не про зрелость. Это про то, чтобы скинуть с себя ответственность за сочувствие. Или оправдать равнодушие. Ну а ты, получается, ещё и виноват, что тебе больно.

Электричка немного дернулась. Мужик в пиджаке напротив громко всхрапнул. Тим усмехнулся и снова посмотрел на Луку.

— А как тогда по-другому?

— Так: не обязательно ты это создал. Но теперь это с тобой. И у тебя есть выбор. Что ты с этим сделаешь? Промок в луже? Окей. Можешь пойти домой, переодеться, выдохнуть. Можешь злиться — это нормально. А можешь — в следующий раз внимательнее смотреть по сторонам. Но не потому, что виноват. А потому, что теперь опыт у тебя есть.

Тим на мгновение задумался.

— То есть не всё от меня зависит?

— Конечно нет. И в этом, знаешь ли, даже есть облегчение. Мы не всемогущие волшебники. Мы — просто люди. Иногда попадаем в шторм. Иногда — в плохую компанию. И это не значит, что мы плохие. Это значит, что мы живые.

— Но я же всё равно могу выбирать, как на это смотреть?

— Вот! — Лука поднял палец. — Мудрость не в том, чтобы контролировать мир. А в том, чтобы понимать себя в этом мире. Ты не режиссёр всей пьесы, но ты отвечаешь за свою роль. Хочешь — сыграй боль. Хочешь — выбери силу. Хочешь — отдохни. Главное, не путать вину с ответственностью.

Тим кивнул, немного улыбаясь.

— А если кто-то скажет, что я просто трус и не беру ответственность за свою жизнь?

Лука пожал плечами.

— Спроси, он сам давно ли падал в лужу. И понял ли хоть что-то, кроме того, что надо быть всегда чистым.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и еще раз про роли

Театр уже закрыл свои бархатные кулисы, зал потемнел, а зрители, словно разогретые вином и смыслами, расплывались по улицам, обсуждая спектакль. Лука и Тим вышли из здания бок о бок, вдыхая прохладный воздух весеннего вечера. Фонари отражались в мокрой брусчатке, и город казался зеркалом, в котором отражалась другая реальность — та, где люди только что прожили чужие судьбы со сцены.

— Ну, — вздохнул Тим, застегивая пальто, — было мощно. Особенно сцена, где герой неожиданно перестал оправдываться и просто ушёл. Все замерли, будто ветер сдул старую игру.

— Ага, — кивнул Лука, поправляя шарф. — Он сменил роль. Сбросил «оправдывающегося» и надел «свободного». А раз уж в пьесе для «свободного» не было больше места, он и сцену покинул.

— Ты сейчас как режиссёр говоришь, — усмехнулся Тим. — Или как кто-то, кто очень внимательно следит за репертуаром чужих ролей.

— Это называется «жизнь», — Лука подмигнул. — Она и есть театр, но с одной интересной поправкой: здесь мы можем сами выбирать, кого играть. Ну… если проснёмся и вспомним, что вообще играем.

Тим замолчал, глядя на витрину булочной, где круассаны выглядели как актёры второго плана, всё ещё надеющиеся попасть на главную сцену.

— А если я залипаю в одной роли? — спросил он. — Типа, вот привык быть «надёжным», и всё, уже и не я, а просто функция.

— Тогда стоит себя переспросить, — сказал Лука мягко. — “А кто я, когда не надёжный? Кто я, когда снимаю эту маску?” Иногда, чтобы дать другому перестать быть “обвиняющим”, достаточно перестать быть “оправдывающимся”. А иногда, если в другой пьесе нет роли для тебя — это тоже знак.

— Хм… — Тим кивнул. — Это как… когда я пытаюсь заставить человека меняться, а он не меняется, потому что я всё ещё играю ту же партию, в той же старой пьесе?

— Именно, — сказал Лука. — Если ты постоянно появляешься в сцене как “ребёнок, который не может”, другой человек автоматически становится “родителем, который знает лучше”. Меняешь свою роль — другому приходится меняться. Или уйти со сцены. В любом случае — игра становится новой.

Они прошли мимо небольшой площади. Музыкант у фонтана наигрывал джаз на саксофоне, и его звуки разносились по улицам, словно приглашая всех к новому действу.

— Знаешь, — сказал Тим, — мне хочется завтра на работе попробовать зайти в кабинет не как “исполнитель”, а как “соавтор”. Интересно, кто появится на сцене в ответ.

— Вот это уже режиссёрское мышление, — усмехнулся Лука. — Главное, не забывай, где в твоей жизни кулисы, гримёрка и костюмерная.

Они продолжили идти, растворяясь в ночных огнях города, как два актёра, завершившие спектакль, но начавшие новую импровизацию — без сценария, но с ясным ощущением того, кто они и какую роль выбирают сегодня.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Луку, Тима и снова про роли

06.05.2025

#Метафоричешная

— Ты заметил, — сказал Тим, задумчиво разглядывая суетящихся людей в фойе театра, — как в театре всегда немного пахнет тревогой? Как будто кто-то боится, что опоздает обратно в зал, кто-то — что ему не достанется шампанского, а кто-то — что жизнь пройдёт, а он всё ещё на первом акте.

Лука хмыкнул, приподнял бровь и подал Тиму стакан с тёплым чаем из бумажного стаканчика.
— Заметил, — сказал он. — И у всех этих тревог — роли. Кто-то в образе занятой дамы с важным видом, кто-то — в костюме сноба, присматривающегося к другим, чтобы понять, с кем стоит обменяться репликами. А кто-то просто скучает в роли «Я здесь случайно, и не понимаю, что происходит».

Тим усмехнулся и отпил чаю.
— А какая у меня роль?

— Сейчас? — Лука посмотрел на него с теплой насмешкой. — “Молодой искатель смыслов с оттенком философской задумчивости”. Хорошо тебе идёт.

Тим почесал подбородок.
— А вот вчера… я пытался получить справку. И вдруг понял, что разговариваю с женщиной в окошке, как будто я сирота времён войны. Голос жалобный, глаза печальные, плечи сгорблены…

— Классическая роль просителя, — кивнул Лука. — Очень старая. Уходит корнями в доисторические времена: «дай косточку, вожак, я ведь голодный». И у неё, кстати, есть антипод — “грозный правдоискатель”.

— О да! Один мужик передо мной как раз в этой роли и был. Голос грозный, пальцем тычет: “Я вам сейчас объясню, как надо работать!”. И что ты думаешь? Я вышел из здания со справкой, а он — с инфарктом.

Лука рассмеялся.
— Ну вот, а говорят, роли — это абстракция. Они, между прочим, справки добывают, отношения налаживают, бизнесы строят. Главное — выбирать роль, как костюм перед важным мероприятием: осознанно и по погоде.

— А можно вообще без роли? Просто быть собой? — спросил Тим, посмотрев в зеркало в фойе. Отражение глянуло на него в ответ и будто пожало плечами: мол, сам не знаю.

Лука задумался.
— Можно. Но тогда собеседник напротив просто не поймёт, как с тобой взаимодействовать. Он же тоже ждёт, что ты будешь в какой-то роли. А иначе — как определить, опасен ты или дружелюбен? Удобен или неудобен? Для мозга это как пустая сцена — тревожно.

— То есть роли — это как ярлыки на коробках?

— Только живые, — сказал Лука. — Но если ты знаешь, что это всего лишь ярлык, а не сама коробка — ты уже на шаг ближе к свободе. И ты можешь этот ярлык переклеить, когда нужно. Или вообще оторвать и положить себе на колени, пока пьёшь чай в фойе театра.

Тим улыбнулся.
— А ты, я так понимаю, в роли мудреца?

— Я — в роли старого театрала, который видел уже не один антракт жизни, — подмигнул Лука. — Но за роль спасибо. Мудрец — звучит приятно. Может, возьму её с собой на второй акт.

И они молча смотрели, как публика неспешно возвращается в зал, каждая пара — маленькая пьеса, каждый человек — живая роль.

— Жизнь — это театр, — тихо сказал Тим.

— Да, но со свободным входом и без генеральных репетиций, — добавил Лука.

И они пошли обратно — в новый акт своих собственных историй.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и коварные роли

Фойе старого театра пахло кофе из автомата, пыльным плюшем кресел и чужими историями. Люди в вечерней одежде тихо гудели, как улей, ожидая начала спектакля.

— Лука, — сказал Тим, поправляя воротник рубашки, — а ведь странно. Мы даже в театр приходим с ролями. Вот ты, например, выглядишь как профессор философии. А я — как студент, который боится, что опять не выучил билет.

— А ведь никто не сказал, что сегодня экзамен, — усмехнулся Лука. — Может, ты сегодня — рецензент. Или вообще зритель, пришедший отдохнуть, а не учиться.

Тим задумался. Его взгляд скользил по людям: женщина в строгом костюме, которая недовольно одёргивала мужа; подросток, зарывшийся в телефон, как в спасательный жилет; старик с тростью, который смотрел в пространство с выражением вечного «ну и где вы все раньше были».

— Иногда мне кажется, — медленно сказал Тим, — что я вообще не знаю, какую роль сейчас играю. Вот недавно на встрече с коллегами я начал что-то доказывать, спорить… и в какой-то момент поймал себя на том, что звучит мой голос, а внутри пусто. Как будто говорю не я, а… ну, какой-то автомат, настроенный на “доказывать и защищаться”.

— Это потому, что тебе предложили роль — и ты её принял, — мягко кивнул Лука. — Как официанту подают поднос. Не глядя — взял. И понес.

— А можно было не брать?

— Конечно. Можно было сказать: «Спасибо, не голоден». Или: «Это вообще не моё блюдо».

Они замолчали. Тим прислонился к мраморной колонне и посмотрел на себя в зеркало. Там был он. Немного взъерошенный. Немного растерянный. Но всё-таки он.

— Слушай, а как вообще понять, что я сейчас играю роль, а не просто… ну, я такой?

— Хороший вопрос, — сказал Лука, доставая из внутреннего кармана мятную конфету. — Смотри, если ты в роли, то часто в ней есть напряжение. Нужно что-то кому-то доказывать. Защищаться. Держать лицо. В роли ты обычно как на посту — «внимание, на сцене!».

— Да-да! — оживился Тим. — И ещё мысли такие, как будто нужно всё контролировать: «Что он подумает? Как я выгляжу? Не глупо ли сказал?»

— Вот. А если ты просто ты — то как будто дышится свободнее. Есть лёгкость. Ты не защищаешься, не нападаешь, не стараешься — ты просто есть.

Тим задумался. Потом вдруг улыбнулся:

— Получается, если я научусь замечать, когда меня «втягивают» в какую-то игру, я могу сам выбирать — играть или выйти из неё?

— Именно. Можешь сказать: «О, знакомая пьеса. Но я сегодня не в роли жертвы. Я вообще сегодня на репетиции быть не планировал».

— А если уже втянулся?

— Тогда можно сделать паузу. Хотя бы внутри себя. Выдохнуть. И спросить: «Кем я сейчас себя чувствую? А хочу ли я это чувство продолжать?» Иногда этот короткий момент осознания — и есть выход из спектакля.

В этот момент раздался звонок. Люди потянулись к дверям зала. Но Тим не двигался. Он всё ещё смотрел в зеркало.

— Лука, — тихо сказал он, — а ты сейчас в какой роли?

— Я? — Лука рассмеялся. — Сегодня я просто зритель. Но если понадобится, могу стать фонарщиком. Или, скажем, тем, кто машет за сценой рукой и шепчет: «Ты справишься, ты выходишь на свет».

Тим кивнул. И пошёл в зал — не как студент, не как спасатель, не как виноватый.
Просто как Тим.
Такой, какой он есть.

Пока занавес не открылся, у него было ещё немного времени — побыть собой.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и цикл Бойда

— Лука, а почему утки не тонут? — Тим прищурился на гладь пруда, где неспешно плыла гордая семья селезней. — Они ж тяжёлые! И всё время в воде…

— Тим, дружище, ты вот сколько раз в жизни тонул? — Лука отозвался, не отрывая взгляда от воды, где солнце играло в отражениях, как рассеянный художник акварелью.

— Я? Ну, пару раз в бассейне захлебнулся… А в жизни — бывало. Особенно, когда решил в тридцать открыть бизнес без подготовки. — Тим усмехнулся и бросил крошку булки на воду. — А к чему ты это?

— К тому, что утка не тонет, потому что у неё всё отлажено. Перья смазаны, лапы гребут, голова держит курс, а главное — она двигается. Вот если бы она легла на спину и решила «пофилософствовать», — Лука приподнял бровь, — тогда да, начались бы проблемы.

— Философствующая утка… Звучит как я в понедельник. — хмыкнул Тим. — Слушай, ты ведь говорил про цикл действий — принятие решения, действие, анализ… А сегодня я читал про какого-то полковника, у него тоже цикл, только длиннее. OODA, кажется.

— Бойд, — кивнул Лука. — Американский летчик-ас. Его цикл — Наблюдение, Ориентация, Решение, Действие. Крутая штука. Особенно если ты не утка, а лётчик-истребитель.

— Ну или просто человек, который хочет что-то изменить. — Тим задумчиво следил за утками. — Только вот, кажется, у многих на первом шаге всё стопорится. Даже не на решении, а ещё раньше. Смотрят — и не видят. Как будто в мутной воде пытаются рассмотреть, где берег.

— Потому что смотреть — не значит видеть, — Лука бросил ещё крошку. — Наблюдать — это целый навык. Это как у этих уток — глаз у них меньше, чем у нас, но они замечают, где хлеб, ещё до того как он упал. У них этот цикл встроен в природу. А нам приходится учиться. Мы то в прошлое унесены, то в будущее улетаем, как воздушный шарик с дыркой…

— Да, — кивнул Тим. — А ориентация — это что? Как понять, что ты вообще понял, что происходит?

— О, это тонкий момент. Ориентация — это как компас в тумане. Ты вроде бы смотришь, но не знаешь, где север. Тут тебе нужно и знание, и жизненный опыт, и способность сказать себе честно: «А я вообще туда иду?» Знаешь, как в навигаторе — «построить маршрут с учётом пробок и твоей цели». Только вместо пробок — убеждения и страхи.

— А потом — решение. Которое чаще всего заменяется кофе, сериалом и мыслью «подумаю об этом завтра». — Тим рассмеялся. — Слушай, выходит, мы все ходим с этими циклами в голове, как заводные уточки, только кто-то реально плывёт, а кто-то мотается по кругу на месте.

— А кто-то даже не в пруду. Стоит на суше и жалуется, что не плавает. — Лука хитро прищурился. — Но хорошая новость в том, что любой может научиться. Главное — заметить, на каком шаге ты тормозишь. И вот тут появляется великая сила — осознанность. Это как очки, через которые видно, где ты в своём цикле.

— Заметить, что ты топчешься. Сложно. Особенно если утка внутри тебя говорит: «Ну, может, завтра…»

— Утку надо уважить, но не во всем ее слушаться. — Лука кивнул на воду, где утка как раз лениво помахала крылом. — А ещё, важно помнить про скорость. В бою выигрывает тот, чей цикл быстрее. А в жизни — тот, кто не тормозит на решениях. Даже если они не идеальные. Главное — двигаться. Потом подкорректируешь.

— Получается, вместо перьев у нас — петля. — Тим улыбнулся. — Только не на шею, а в голове: наблюдай, ориентируйся, решай, действуй… и снова по кругу.

— Именно. Только пусть это будет не замкнутый круг, а спираль. Вверх.

— Ты, Лука, как всегда — копнёшь глубже, и вдруг понимаешь, что в этой луже с утками спрятана целая жизнь. — Тим встал, потянулся. — Пошли. Я, пожалуй, начну с наблюдения. За тем, что у меня в холодильнике. Там точно пора ориентироваться…

— Отличное начало цикла, Тим. Главное — не перепутай направление. А то пельмени не всегда ведут к успеху!

И оба пошли вдоль пруда, оставляя за собой цепочку следов и один медленно закручивающийся в голове цикл. Теплый, живой — как солнечный круг, отражённый в воде.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и треугольник успеха

— Ну вот скажи мне, Лука, — Тим прищурился, целясь в мишень, — что может быть общего между этим тиром и успехом в жизни? Я всю ночь думал, крутил в голове: трудолюбие, честность, удача, искренность, целеустремлённость… А потом всё перепуталось, как пули в барабане.

— Осторожнее, Тим, — Лука хмыкнул, надевая защитные наушники. — От такого бурного мышления может сработать защита от перегрева мозга. Давай, лучше я тебе расскажу про треугольник успеха — он куда проще и надёжнее, чем кажется.

Тим отложил винтовку и повернулся к Луке. — Ну? Ты обещал!

Лука неспешно зарядил мишень, проверил, ровно ли она висит, и только после этого заговорил:

— Представь себе стрелка, вроде нас с тобой. Он приходит в тир. У него есть цель — попасть в десятку. Это его решение. Он берёт винтовку — и вот пошёл этап действия. А потом что?

— Ну… смотрит, куда попал?

— Вот именно! Наблюдает. Анализирует. Думает, что пошло не так. Может, рука дрожала. Может, прицел сбит. Или мишень болтается. И только потом — принимает новое решение: поправить прицел, изменить стойку, вдохнуть по-другому. И снова стреляет. Решение — действие — наблюдение. И всё по кругу.

Тим нахмурился.
— Подожди, получается, если я буду просто стрелять, не глядя на результат, это как работать без анализа?

— Именно. Ты будешь просто гвоздить в сторону мишени, то ты  никогда не узнаешь, приближаешься ты к цели или нет. Это как строить мост через реку, не проверяя, на том ли ты берегу оказался.

Тим вздохнул. — А если я буду бесконечно обдумывать, но не стрелять?

— Тогда ты похож на лягушку, сидящую на кувшинке и планирующую прыжок. Вся гладь озера уже рябит от волн, а она всё “думает”. Настоящий успех — это не прыжок вслепую, но и не вечное сидение. Это ритм. Треугольник. Решение — действие — наблюдение.

Тим взял винтовку, прицелился и выстрелил. Пуля прошла чуть левее центра.

— Ну вот, — сказал он, — теперь наблюдаю. Левее. Наверное, дернул руку. Значит, надо держать крепче. Решение принято. Поехали дальше.

Лука кивнул.
— Ты начинаешь понимать. Только помни: если у тебя что-то не получается — возможно, не хватает не трудолюбия, а именно наблюдения. Или застрял на какой-то из вершин треугольника.

— Типа залип на “думании”?

— Именно. Или, например, не можешь принять решение — тоже залипание. А иногда — наоборот: одно действие за другим, без обдумывания. Как автомат, стреляющий очередями в темноту.

Тим рассмеялся.
— Ну ты даёшь. Мы же в тире, а ты мне тут философию жизни выкладываешь. Я уж боюсь представить, что бы ты мне рассказал, если бы мы, скажем, на шахматном турнире были.

— В шахматах, мой друг, целый многогранник успеха, не просто треугольник, — Лука подмигнул.

Они оба засмеялись.

Тим сделал ещё один выстрел — в этот раз пуля легла почти в самый центр.

— Ну как тебе мой успех?

— Ты прошёл один виток. Теперь самое главное — продолжать. Цель может измениться, условия — тоже. Настоящий успех — это умение переосмыслять и продолжать двигаться. Как хороший стрелок, который не просто стреляет, а учится с каждым выстрелом.

— То есть, успех — это не один точный выстрел, а способность стрелять всё точнее?

— И делать паузы, чтобы понять, чему учит каждый выстрел. А если где-то застрял — возможно, в прошлом есть старый неразобранный промах, который всё ещё тянет назад. Иногда, чтобы снова попасть в “десятку”, надо вспомнить, как ты однажды не смог даже взвести курок.

Тим молча кивнул.
— Хорошая метафора. Особенно про “взвести курок”. Бывает, и правда страшно.

Они сделали ещё несколько выстрелов, молча, в тишине тира.

А потом Лука сказал, как будто невзначай:

— Но самый большой успех — это когда ты живёшь свою жизнь. Не чужую. Не удобную. А свою. Когда ты каждый день делаешь выстрел в ту мишень, которую сам выбрал. Вот тогда — в десятку.

— Слушай, — протянул Тим, — ты точно не работал учителем дзэн?

— Неа. Просто жил подолгу. А жизнь — она, как тир. Стреляй вдумчиво.

И они снова прицелились. В этот раз — каждый в свою мишень.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и замешательство

Тим сидел на скамейке у детской площадки, задумчиво разглядывая качели. Лука присел рядом, покачал головой и улыбнулся:

— Тим, у тебя лицо такое, будто ты пытаешься вспомнить, где оставил свою машину… в городе, где никогда не был.

— Почти так, Лука, — вздохнул Тим. — Я запутался. В одном понятии.

— О, загадки! Давай разгадывать. Что за понятие?

— Замешательство. Оно меня, честно говоря, приводит в замешательство.

— Великолепный парадокс! — Лука поправил очки. — С чего начнем?

— Я полез в словари…

Лука вскинул брови.

— Тим, твоя любовь к словарям достойна восхищения. И что ты там накопал?

Тим пересказал определения. Пока он говорил, на площадке раздался детский плач. Девочка лет пяти стояла перед песочницей и растерянно озиралась.

— О, живой пример! — Лука кивнул на девочку. — Смотри, у нее тоже замешательство.

— Хм… Она явно что-то потеряла.

— Ее ведерко, — кивнул Лука в сторону горки, где другой ребенок радостно на нем сидел. — Для нее порядок вещей нарушен: ведерко должно быть у нее, а оно… ну, скажем так, откочевало.

— И что теперь?

— Она ищет новый порядок. Заметь, как она оглядывается — ей нужен какой-то ориентир. Может, мама подойдет, может, воспитатель, может, ведерко само вернется… Но если ничего не изменится, ей придется решить эту ситуацию самой.

Девочка шмыгнула носом, вытерла слезы и, словно приняв решение, пошла к качелям.

— Вот, видишь? — Лука улыбнулся. — Она могла бы принять какое-нибудь постулативное решение: «Все дети воришки!» и уйти в обиду, но нашла другой выход.

Тим задумался.

— Получается, люди часто так и делают? Принимают первое попавшееся объяснение, чтобы просто перестать чувствовать замешательство?

— Именно. В детстве, например, кто-то бросает игрушку в песок и принимает: «Все взрослые злы и несправедливы». А потом всю жизнь носит это убеждение, даже когда становится взрослым сам.

Тим посмотрел на качающихся детей.

— А если вернуться к этим моментам и увидеть, что там было на самом деле?

— Тогда можно вернуть себе что-то потерянное. Доверие. Спокойствие. Открытость.

Тим улыбнулся.

— Это как когда забываешь в кафе зонт, потом вспоминаешь, возвращаешься — и он всё ещё там.

Лука засмеялся:

— Отличная метафора, Тим! Только вот представь, если человек вместо того, чтобы вернуться за зонтом, решает: «Больше никогда не буду носить зонты!» и всю жизнь ходит под дождем…

Они оба засмеялись. А в песочнице девочка радостно лепила башню из песка. Ее ведерко лежало рядом — другой ребенок сам принес его обратно.

Тим вздохнул:

— Ну что, Лука, кажется, я кое-что понял…

— Рад слышать. Только в следующий раз зонт не забывай.

Они переглянулись и рассмеялись.

Ваш Александр Смирнов