Месяц: Май 2025

Опубликовано

Зачем быть лучше других?

Утро выдалось ленивым. Тим сидел в мягком кресле, уставившись в потолок, а Лука наливал чай, как всегда — с каким-то неспешным достоинством, будто это был древний ритуал.

— Лука… — протянул Тим, не сводя глаз с трещинки в штукатурке. — А у тебя бывает ощущение, что ты просто… застрял?

— Застрял где? — Лука передал ему чашку. — В кресле, в себе, в жизни?

— Во всём. Кажется, я не развиваюсь. Не добиваюсь. Я… не становлюсь лучше.

Лука сел напротив, слегка прищурился и улыбнулся уголками глаз.

— Интересно. А что ты имеешь в виду под «лучше»?

— Ну… лучше, чем другие. Более успешный. Более смелый. Более… ну, хотя бы интересный.

— А зачем тебе быть лучше, чем другие?

Тим пожал плечами.

— Не знаю. Это как будто по умолчанию. Все ведь так живут. Сравнивают.

Лука откинулся на спинку дивана и посмотрел в окно.

— Когда я был молод, — начал он с нарочитой стариковской интонацией, — я однажды полез на гору. Первый раз в жизни. Хотел догнать приятеля. Он был крепче, опытнее. Я старался изо всех сил, пока не запыхался и не начал ненавидеть весь мир. Особенно его.

Тим хмыкнул.

— А потом?

— Потом я присел на камень, и впервые заметил, как красиво облака цепляются за вершины. Как пахнет мокрый мох. И понял, что моя гора — это не его гора. И моё движение — это не его скорость.

Он сделал глоток чая.

— Если я каждый день поднимаюсь хотя бы на один камень выше, чем вчера — этого уже достаточно. А если я на одном месте, но научился лучше дышать — тоже хорошо. Иногда прогресс — это не шаг вперёд, а мягкость к себе.

Тим вздохнул. Чуть теплее.

— Получается… не нужно быть первым?

— Нет. Нужно быть честным. С самим собой.
И помнить, как сказал один боксёр — «Не обязательно быть лучше всех. Достаточно быть лучше, чем ты был вчера».

— Это кто сказал?

— Джо Фрейзер. Боксёр, между прочим, с очень мягким сердцем. Иногда самые мудрые вещи говорят те, кто умеет пропускать удары.

Тим кивнул, задумавшись.

— А если вчера ты был на нуле, а сегодня — на 0,1?

— Значит, ты растёшь. Растения ведь не кричат каждый день: «Смотрите, я на миллиметр выше!» — но всё равно тянутся к солнцу.

Тим улыбнулся. Лука подлил им обоим чаю.

— Идём не за тем, чтобы быть великими. А за тем, чтобы быть живыми.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и чемоданы прошлого

— Иногда мне кажется, что я не выбираю, кем быть, — Тим плёл ногой узоры в пыльной дорожке. — Я просто… набор того, что со мной случилось. Как будто всё уже предрешено.

Лука кивнул. Они сидели на старом мостике у озера, где лёгкий ветер шумел камышами, как шепот давно забытых голосов.

— У меня было одно знакомство, — начал Лука. — Женщина, путешественница. Говорила, что собирает чемоданы воспоминаний. На каждый случай — по чемодану. Детство — один. Первая любовь — второй. Работа, ссоры, падения — третий, четвёртый, пятый…

— И что она с ними делала?

— Таскала повсюду. Даже в горы. Даже в пустыню. Даже туда, где лучше бы идти налегке.

— Зачем?

— Она говорила: «Это же моё. Это сделало меня мной».

— Разумно.

— Может быть. Но однажды она упала — не потому, что не справилась. А потому, что не освободила руки. Когда наступил важный момент, она не смогла ухватиться за канат — мешали чемоданы. Всё важное было в прошлом, и потому в настоящем не осталось места для выбора.

Тим молчал.

— Я ведь тоже свои чемоданы ношу, Лука.

— Конечно. Все носят. Вопрос не в том, есть ли они. А в том, кто в них главный — ты или содержимое. Чемоданы — это то, что с тобой случилось. А ты — тот, кто может решить, кем быть.

— А если в чемодане травма? Страх? Ошибка?

— Тогда ты можешь вынуть это на свет. Посмотреть. Понять. И выбрать: не брать это в завтрашний день. Или… взять, но использовать иначе. Как навигатор, а не как якорь.

Тим вздохнул. Он посмотрел на воду, где от облаков отражалась пляшущая рябь.

— То есть я не история своих ран?

— Нет, — Лука улыбнулся. — Ты — тот, кто может переписать её продолжение. И написать, как герой не просто выжил, а выбрал. Как он пошёл не туда, куда его тащили события, а туда, куда позвала душа.

— Красиво звучит. А если не знаю, кем хочу быть?

— Тогда начни с того, кем не хочешь. И будь с собой честен.

— Например?

— Например: «Я не хочу быть тем, кто всё время оглядывается назад и боится двигаться вперёд». Или: «Я не хочу превращать чужие слова в своё внутреннее радио».

Тим засмеялся:

— У меня иногда именно так и звучит в голове: «Ну ты же всегда всё портишь, да?»

— Вот и выключай это радио. Или хотя бы найди другую станцию. Станцию «Может быть, я учусь», «Может быть, я расту». Или просто «Я сам выбираю».

Тим кивнул. Он вдруг почувствовал, что чемоданы, пусть и ещё при нём, стали легче. Потому что теперь он сам решает, куда их нести. Или — оставить.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и смену мышления

— Лука, — Тим закинул камешек в пруд, где круги от него расходились медленно, будто нехотя, — а можно я задам странный вопрос?

— А бывают ли нестрашные вопросы у тех, кто ищет? — Лука присел на скамью под ивой и достал из кармана маленький блокнот. — Спрашивай.

— Почему я снова вляпался в ту же ситуацию? — Тим бросил ещё один камень. — Снова та же работа, в которой душно. Снова я боюсь сказать, чего хочу. Снова делаю вид, что всё в порядке. Я же всё понимаю! Я же уже разбирался, осознавал, проговаривал. Почему опять?

Лука посмотрел на воду и ответил не сразу:

— Когда я был молодым, я однажды строил лестницу в колодец.

— Лестницу… куда?

— В колодец. Захотел достать ведро, которое утонуло. Смастерил лестницу. Спустился, вытащил. Но знаешь, что интересно? Потом я каждый раз строил ту же лестницу, даже если ведро уже было в другом месте.

— А зачем?

— Потому что привычно. Потому что я знал, как. И потому что мозг, если его не удивлять, будет водить нас по старым маршрутам даже в новых обстоятельствах.

Тим нахмурился:

— То есть я строю ту же лестницу, даже если ведро уже в другом углу?

— Именно. Ты снова выбираешь знакомый способ справляться, даже если он уже не работает. Потому что он… ну, кажется безопасным.

— Но это же тупик. Я как будто в коробке.

— Тогда нужно сменить форму коробки, — Лука усмехнулся. — Или выйти за её пределы.

Он достал карандаш и нарисовал в блокноте человечка, бьющегося в стену. Потом — лестницу, ведущую в сторону, не вверх и не вниз.

— Новое мышление — это не обязательно гениальная идея. Иногда это просто другой угол зрения. Или другой вопрос.

— Какой?

— Вместо «почему я опять здесь?» спроси:
«Что я всё ещё пытаюсь сохранить?»
 Или: «Какая часть меня боится идти иначе?»

Тим посмотрел на рисунок. Потом на пруд.

— А если я не знаю, как иначе?

— Тогда ищи. Учись. Пробуй нелогичное. Ошибайся — но по-новому. Мозг, как старый навигатор, всегда будет предлагать прежний маршрут. Но ты не GPS. Ты живой.

— Значит, нужно не искать новый результат в старой системе координат?

— Именно. Как Эйнштейн говорил: «Невозможно решить проблему на том уровне мышления, на котором она возникла». Это как пытаться вытащить себя за волосы из болота.

— Или как чинить разбитые очки, глядя сквозь них.

Лука рассмеялся:

— Отличная метафора. Возьми себе. А ещё помни: иногда дело не в том, чтобы найти новый ответ. А в том, чтобы задать новый вопрос.

Тим молчал. И на лице его впервые за долгое время появилось не раздражение, не тревога, а лёгкое, осторожное любопытство.

— А если я построю лестницу в другом углу — и там окажется пусто?

— Тогда ты узнаешь, где не твоё. А это — уже знание. И уже движение.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про «делай что должен и будь что будет»

Тим стоял у озера, зябко кутаясь в шарф. Вода была гладкой, как зеркало, и только лёгкий туман расплывался над поверхностью, будто сам день ещё не проснулся. Лука неспешно подходил по тропинке, с рюкзаком за спиной и термосом в руке.

— Хорошо, что ты пришёл, — Тим вздохнул. — Я вот стою тут, думаю: а зачем вообще делать что-то, если результат всё равно неизвестен? Можно ведь стараться-стараться, а в итоге всё рухнет. Или наоборот — сделать кое-как, и всё срастётся. Где логика?

— А вот она, — Лука кивнул на термос. — Чай?

— Давай.

Они сели на лавку. Лука налил дымящийся чай в кружки, и пар от них как будто продолжил туман вокруг.

— Есть такая старая фраза, — начал он, глядя на воду. — «Делай что должен, и будь что будет.» Слышал?

— Слышал. Но звучит как-то фаталистично. Будто: «делай, а там хоть трава не расти».

— А вот и нет, — Лука улыбнулся. — Это как в саду: ты поливаешь, рыхлишь, убираешь сорняки. А зацветёт ли — зависит от дождя, солнца, насекомых… и множества вещей, которых ты не контролируешь. Но это не повод сидеть сложа руки. Просто ты поливаешь, потому что это твой сад, а не потому что гарантия на урожай в придачу.

— Мудро. — Тим сделал глоток. — А если совсем честно — я боюсь. Вложиться, стараться — и вдруг не получится. Вот и зависаю: делать или не делать.

— Понимаю, — Лука кивнул. — Но знаешь, это как лодка. Твоя задача — грести. Течение — не твоя. Хочешь — сиди на берегу и гадай, куда бы тебя вынесло. А хочешь — греби. Иногда против течения. Иногда в туман. Но с чувством, что ты делал свою часть честно.

Тим помолчал. Где-то на озере прокричала чайка.

— И как вообще понять, что ты «должен» делать?

Лука улыбнулся:

— О, это не всегда «надо» с чужого голоса. Это про внутренний компас. Что-то внутри говорит: «Это по мне. Это — моё дело.» Не обязательно великое. Иногда просто вовремя обнять. Или честно сказать. Или досидеть рядом, когда друг молчит.

— И тогда — будь что будет?

— Угу. Но не в смысле «пофиг». А в смысле: я сделал всё, что мог, остальное не во власти моих рук, зато не тревожит душу.

Тим кивнул.

— Слушай, а может, поэтому мне так нравятся старые деревья?

— Почему?

— Они просто стоят. Без суеты. Делают своё: растут, дышат, дают тень, листья, плоды. Не спрашивают: «А ты меня за это полюбишь? А я понравился?»

— Прекрасный пример, — Лука усмехнулся. — Дерево не оценивает себя по аплодисментам. Оно живёт.

— Ну что ж, — Тим вытянул ноги и улыбнулся. — Буду, значит, деревом. Но с кружкой чая.

— С таким подходом — ты точно зацветёшь.

И они сидели, глядя, как туман расступается. Мир был всё ещё непредсказуем. Но уже не такой пугающий.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и отражение

Тим ворвался в кафе, будто гнался за последним автобусом.

— Лука, мне нужен срочный сеанс самокопания. С сахаром. И двойным латте.

Лука, как обычно, сидел в углу, где можно было видеть улицу, но не быть видимым. Он отложил книгу и жестом пригласил Тима сесть.

— Что случилось?

— Меня задело! — Тим схватился за голову. — Прямо вот тут! Вот в грудной клетке!
Мы с Полиной разговаривали, и она всё время перебивала. Высмеяла мою идею. Сказала, что я драматизирую.
А потом добавила: «Ну, раз тебя это задевает, значит, в тебе это есть. Я просто твоё зеркало».

Он уставился на Луку с выражением философа, споткнувшегося о камень.

— Лука, неужели я сам себя перебиваю и высмеиваю? Что со мной не так?

Лука взял чашку и отпил немного кофе, не торопясь отвечать. Потом наклонился вперёд:

— Тим, скажи честно. Если я сейчас пну тебя под столом — ты начнёшь искать, почему ты сам себя пнул?

— Ну, нет, — растерялся Тим. — Ты же это сделал.

— Вот именно, — Лука кивнул. — Иногда, если кто-то бьёт по твоей ноге, это не внутренний конфликт. Это просто кто-то под столом не умеет сидеть спокойно.

Тим хмыкнул, но было видно, как медленно в нём оседает облегчение.

— Но ведь идея зеркала — красивая. Она учит ответственности. Осознанности…

— Конечно, — согласился Лука. — Но если каждое окно называть зеркалом, ты перестаёшь видеть других.
А если любой чужой поступок объявлять своим отражением — ты начинаешь игнорировать границы.
Иногда тебе просто больно — потому что кто-то наступил на тебя. Не метафорически, а прямо.

— Значит, я имею право быть задетым?

— Не просто право. Это часть твоей живости.
Осознанность — это не «всё во мне». Это умение различать: что моё, что чужое, а что общее пространство между нами.

Тим задумался.
— Получается, в зеркале я могу увидеть себя.
А в глазах другого — встретиться. С ним. По-настоящему.

— Да, — улыбнулся Лука. — И одно не заменяет другое.
Зеркала нужны, чтобы узнавать.
А глаза — чтобы быть увиденным.

Кофе давно остыл. За окнами шёл дождь, и капли рисовали на стекле узоры — не отражая ничего, а просто падая в своём собственном ритме.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и иллюзию

Они сидели в старом кинотеатре.
Плёнка щёлкала где-то в глубине проектора, и на экране шёл немой фильм — чёрно-белый, абсурдный.
Мужчина в цилиндре гонялся за уткой, потом женился на кактусе, потом плакал под дождём из бумажных денег.

— Это точно авторское, — пробормотал Тим, задумчиво жуя попкорн. — Или просто плохо смонтировано.

Лука улыбнулся и ничего не ответил. Он знал, что Тим привёл его сюда не ради кино.

— Лука, а ведь всё это, — Тим обвёл зал, экран и себя, — иллюзия. Прожектор, отражения, проекции.
Жизнь тоже так. Просто свет на плёнке. Нет ни тебя, ни меня. Один спектакль ума.

— И как тебе такое знание? — мягко спросил Лука, не отрывая взгляда от экрана.

— Облегчение, — вздохнул Тим. — Если всё иллюзия, то и боль — иллюзия. Можно просто не вовлекаться. Смотреть, как будто из зала. Ничего не трогает.

Лука чуть повернул голову, изучая профиль Тима.

— Ага… Не трогает, говоришь. А вот вчера, когда ты говорил с Олей по телефону… ты плакал.

Тим напрягся.
— Это… просто реакция тела. Откат старой программы. Я же понимаю, что она — лишь моё отражение. Всё — проекции.

— Ясно, — кивнул Лука. — А попкорн ты тоже ешь как отражение? Или всё же вкус чувствуешь?

Тим посмотрел на пачку в руках и усмехнулся.
— Вкус чувствую.

— Ну так вот, — сказал Лука, откинувшись на кресло. — Иллюзия — это знание про форму. Но вкус — это участие. И то, и другое важно.
Ты ведь не скажешь актёру на сцене: «Эй, не умирай, это иллюзия!» — если он хорошо играет, ты всё равно плачешь.

— А если я не хочу больше чувствовать? — тихо спросил Тим. — Я устал. Всё как будто больно. Как будто я всё время в середине фильма, где всё рушится.

Лука молчал. Потом медленно сказал:

— Иллюзия — это не защита от боли. Это напоминание: всё временно. А значит — всё особенно.
Знаешь, я однажды читал, что даже во сне человек может быть добрым. Или жестоким. Иллюзия — не освобождает от выбора.

— Значит, чувствовать — не ошибка? — почти прошептал Тим.

— Чувствовать — это признак того, что ты жив.
А когда слишком больно — это не повод сбежать в философию. Это повод позвать кого-то рядом. Чтобы вместе досмотреть этот фильм.

На экране кактус танцевал в свадебной фате под дождём из конфетти.
Тим засмеялся.

— Знаешь, Лука… если это и сон, то пусть будет добрым. Или хотя бы — честным.

— И с попкорном, — добавил Лука, подбрасывая пару зёрен в рот. — Обязательно.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и аллергию

Лука с Тимом сидели на веранде маленького деревенского дома, затерянного в июньской зелени. Перед ними распахивался вид на поле, залитое солнечным светом и запахами цветущего клевера. У Тима на коленях лежала тарелка с ягодами — клубника, малина, черника. Лука неспешно помешивал в чашке чай с чабрецом.

— Лука, — начал Тим, поднося клубнику к носу, — у меня странная штука. Раньше я ел клубнику тазиками. А теперь — сыпь. Как только попробую, сразу зуд. Аллергия, говорят. Но почему вдруг?

Лука прищурился, посмотрел на палец Тима, замирающий у самого рта с алой ягодой. Потом медленно сказал:

— Знаешь, как в старых замках делали? Вывешивали на дверях табличку: «Осторожно, здесь привидение». Но привидения не рождаются сами по себе. Это всегда кто-то, кого не отпустили и он застрял.

Тим отложил клубнику и уставился на Луку.

— Привидение клубники?

— Почти, — усмехнулся старик. — Бывает, в жизни случается что-то резкое, страшное. Как удар по нутру. А рядом — что-то совсем обычное. Запах. Цвет. Вкус. И тогда мозг, как испуганный библиотекарь, хватает первую попавшуюся книгу, чтобы закрыться от ужаса. И подписывает: «Опасно!».

Он сделал глоток чая и продолжил:

— С тех пор каждый раз, когда появляется та самая «книга» — клубника, пыльца, собака — организм кричит: «Берегись! Это снова оно!» Хотя настоящая угроза давно ушла.

Тим нахмурился.

— У меня клубника была на дне рождения… Пять лет, кажется. Всё было весело, потом… Я что-то смутно помню. Крики. Мама плакала. Папа… ушёл. Это ведь было в тот день. Я ел клубнику.

Он замолчал. Лука не торопил. Только тихо поставил чашку на стол.

— Вот и оно, — сказал он. — Не клубника виновата. Просто она — метка на воротах памяти. Как старый запах, напоминающий о пожаре.

— И что с этим делать? — прошептал Тим. — Просто не есть клубнику всю жизнь?

Лука покачал головой.

— Можно выговорить то, что тогда не смог. Позволить тому мальчику из прошлого заплакать. Разозлиться. Испугаться. Не быть одному в том воспоминании. А потом — сказать ему: «Теперь всё иначе. Я рядом. Мы дома».

— Это сработает?

— Иногда, — кивнул Лука. — Не сразу. Но душа ведь тоже аллергии лечит не таблетками, а вниманием.

Тим медленно взял одну клубнику, разглядел на ней крошечные семечки, как усыпанные воспоминания.

— Ты ведь сейчас тоже рядом, да? — спросил он.

— Конечно, — сказал Лука. — И чабрец заварил не просто так. Он всегда помогал от тревоги. Ещё у древних греков.

Они оба усмехнулись, а потом сидели в молчании, которое, как старая плетёная шаль, было мягким и тёплым.

На ладони у Тима лежала клубника. На душе — история. А рядом — кто-то, кто уже побывал в штормах и научился удерживать паруса.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и Бога внутри нас

— Ты только посмотри на это! — с восторгом сказал Тим, остановившись перед огромным полотном, где на белом фоне были разбросаны золотые мазки, спирали и фразы вроде «Я и есть Всё», «Истина — во Мне» и «Каждый мой шаг — абсолют».

— Ну, по крайней мере, честно, — усмехнулся Лука, оглядывая инсталляцию. — Раньше такие фразы нашёптывали на ретритах, теперь вешают в рамку за десять тысяч.

Тим задумчиво кивнул:

— А ведь мне это близко. Я тоже иногда чувствую, что всё вокруг — просто проекция моего сознания. Что я сам создаю реальность…

— И тебя за это впустили в галерею бесплатно?

— Нет, я купил билет.

Лука хмыкнул и наклонился к картине, будто хотел что-то там рассмотреть.

— Смотри, Тим. Вот если я сейчас плюну на эту картину — что произойдёт?

— Тебя выгонят. Или оштрафуют.

— Точно. А не скажут: «Это ваша реальность, вы правы по-своему, ведь вы и есть Источник»?

— Вряд ли, — хмыкнул Тим. — Но это просто картина. А вот если говорить о внутреннем…

Лука повернулся к нему, уже серьёзнее:

— Да, внутреннее важно. Но вот в чём штука. Когда человек говорит: «Я и есть Бог» — он может начать жить так, будто кроме него никого нет. Никаких чужих чувств, мнений, опыта.

— А может — наоборот, почувствовать свою силу, ответственность?

— Конечно. Но грань тонкая. Один человек говорит: «Всё во мне» — и учится быть глубже, осознаннее, мягче. А другой — говорит то же самое, но перестаёт слышать других.

Тим на секунду задумался, потом сказал:

— У меня есть знакомая. Она раньше была открытая, добрая. А потом увлеклась практиками… стала говорить, что люди с «низкой вибрацией» ей мешают. Перестала общаться с мамой, уволилась, живёт одна, и всё объясняет тем, что «ей никто не нужен, ведь всё уже внутри».

— Вот. Это не просветление. Это одиночество с хорошим освещением.

— Но ведь мы правда часть чего-то большего, — осторожно сказал Тим. — Мы ведь не только тела…

— Конечно. Мы и звёздная пыль, и клетки бабушкиных объятий, и искры от большого костра смысла. Но когда ты ощущаешь себя частью — ты не перестаёшь быть человеком.

Он коснулся плеча Тима:

— Быть человеком — значит уметь не знать, ошибаться, учиться у других, просить прощения, плакать, переосмыслять… Бог, возможно, и может обойтись без диалога. А мы — нет.

Тим тихо улыбнулся:

— Звучит… очень по-человечески. Даже немного уютно.

— Вот именно, — Лука подмигнул. — Самые большие смыслы укладываются не в голографические фразы, а в простые вещи: в умение слушать, в честность, в чашку чая, которую ты наливаешь не себе.

Они замолчали. В зале пахло лаком и тишиной. А на следующей картине был нарисован просто стул. Один. Деревянный.

— Вот это ближе к истине, — сказал Лука. — Он хотя бы не притворяется троном.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и легкость

Где-то в горах, под ярким солнцем и над хмурым обрывом, Тим задыхался и пыхтел. Они с Лукой уже пару часов шли вверх по узкой тропинке. Лука шёл спокойно, как будто его не касалась сила гравитации.

— Лука… — простонал Тим, опершись на палку. — А ведь, может, это всё зря? Ну тяжело же. Значит, не моё. Истина ведь в лёгкости, да?

Лука остановился, обернулся и улыбнулся с таким выражением, будто ждал этого вопроса с самого начала подъёма.

— Тим, скажи честно: если бы истина была только в лёгкости… мы бы сейчас где были?

— На веранде. С лимонадом. В гамаке.

— Вот именно, — Лука подмигнул. — И ты бы до сих пор считал, что вершины — это для сверхлюдей. Или для Google Maps.

Тим выпрямился и тяжело вздохнул:

— А что, если тяжело — значит, я иду не туда?

— Возможно, — кивнул Лука. — А возможно — ты просто давно не тренировал мышцы. И вот они и ноют. Ноют, потому что просыпаются.

Они сделали ещё пару шагов, и Лука добавил, будто мимоходом:

— Истина — как хребет. Она не всегда мягкая, но она держит.

Тим фыркнул:

— Ну, хорошо. А как тогда отличить: где я иду «против себя», а где просто «в горку»?

Лука остановился, присел на валун и указал Тиму жестом сесть рядом.

— Представь, что ты — косточка персика.

— Серьёзно?

— Самая серьёзная метафора в округе. Вот ты — косточка. И если тебя посадили в землю — тебе будет темно, сыро и страшно. Но если ты не сбежишь от этого дискомфорта, а останешься — ты станешь деревом. А если решишь, что «это не твоё» — так и сгниёшь в тепле, без ростка.

Тим задумался. Потом хитро посмотрел на Луку:

— А если меня посадили не туда?

— Тогда ты точно это поймёшь. Но не сразу. Сначала будет не просто тяжело — а глухо, пусто, бессмысленно. Когда росток не туда растёт — он вянет. А если тяжело, но внутри есть странная, тихая радость — значит, всё правильно.

— Звучит как работа. Не просто доверие к интуиции, а работа с ней…

— Ага. Потому что настоящая интуиция — это не компас «на юг легко, на север сложно». Это как навигатор в тумане: «сложно, но туда». И ты идёшь. Потому что знаешь: за туманом — что-то настоящее.

Тим потёр колени, хмыкнул и поднялся.

— Ну что ж, косточка полезла дальше…

Лука тоже поднялся, хлопнул Тима по плечу и добавил:

— Давай, мой персик. С каждой каплей пота ты становишься ближе не только к вершине, но и к себе.

И они пошли дальше. Поднимались. Медленно. Через тяжесть. Сквозь туман. Туда, где ветер был острым, но небо — честным.

Ваш Александр Смирнов

Опубликовано

Про Тима, Луку и поступки

— Лука, — Тим задумчиво разглядывал отражение в окне электрички, — а почему одни люди становятся преступниками, а другие — святыми? Ведь вроде все рождаются более-менее одинаковыми…

Лука улыбнулся и, не отрываясь от термоса с чаем, ответил:

— Это как с варежками, Тим. Если их каждый день класть в грязь — они станут грязными. Если же каждый день стирать и сушить — останутся чистыми. Мы не варежки, конечно, но принцип похожий.

— Ага, значит, всё дело в окружении?

— Не только. Окружение — это как ветер. Он может дуть в спину, а может в лицо. Но куда ты пойдёшь — решаешь ты сам.

Тим кивнул, но, видимо, не удовлетворённый, продолжил:

— Но ведь бывают люди, выросшие в ужасных условиях, но ставшие добрыми и сильными. И наоборот — кто жил в тепле и заботе, а потом воровал и вредил…

Лука хитро прищурился:

— Вот ты, Тим, когда-нибудь запекал пирог?

— Ну… пытался. Получился кирпич.

— Вот именно. Одни и те же ингредиенты — мука, яйца, яблоки — а результат зависит от того, как их смешать, сколько печь и с каким настроением. Так и с людьми. У нас есть свои «ингредиенты» — характер, опыт, выбор. Но важнее всего — поступки. Каждый поступок как щепотка соли. Чуть-чуть добавил — вкуснее. А если сыпать бездумно — можно испортить всё блюдо.

Тим засмеялся:

— Значит, если я помог бабушке донести сумку — я стал немножко ближе к святости?

— Примерно на полмиллиметра, — Лука кивнул. — Но если ты при этом бурчал и смотрел на часы — то, может, только на четверть миллиметра.

— А если я кому-то нахамил — стал хуже?

— Да, но не трагично. Представь, что внутри тебя живут два архитектора. Один строит дом из света, другой — из тени. И каждый твой поступок — кирпич. Куда положишь, то и вырастет.

Тим притих. Потом вдруг заговорил:

— А если человек много лет делал плохое, но вдруг начал делать доброе? У него ещё есть шанс построить дом из света?

Лука посмотрел в окно, где в стекле отражались деревья, бегущие вспять, и сказал мягко:

— Конечно. Просто у него будет необычный дом. С темным подвалом… но с красивыми, тёплыми окнами на последнем этаже. И, может быть, именно в этом доме будет уютнее, чем в стерильно белом дворце без истории.

— Это, получается, у всех есть шанс?

— Пока ты дышишь, Тим, у тебя есть кирпич в руке. И ты сам решаешь, куда его положить.

Они помолчали, глядя, как за окном мелькнули солнечные зайчики на воде.

— Лука, а ты когда-нибудь делал плохие поступки?

— Конечно, — рассмеялся старик. — Я однажды всю неделю притворялся, что не вижу, как соседский кот ворует мои сосиски с балкона. Но я делал вид, что не замечаю. Потому что он был старый и хромой. Так что не уверен, плохой ли это поступок.

— Ты просто строил дом со смешным чердаком, — подмигнул Тим.

Лука хмыкнул:

— Вот именно, Тим. А на этом чердаке — гамаки, книги и кофе. Приходи как-нибудь.

Ваш Александр Смирнов