— Представь, что ты остался на всей планете один.
Тим усмехнулся, но глаза сузились задумчиво.
— Это как? Вообще никого? А звери, птицы, деревья?
— Всё осталось, кроме людей. Все исчезли разом — никто не умер, просто… нет их больше. Совсем. Никогда. Ты последний.
Тим шумно выдохнул.
— Странное ощущение. Ладно, представил. И что теперь?
— Чем бы ты занялся? Жить-то тебе ещё долго, лет пятьдесят минимум.
— Ну, сперва нужно как-то выживать: еда, крыша над головой…
— Да с этим проблем нет. Всё осталось: склады с продуктами, генераторы, машины, даже кофе в автоматах ещё тёплый. Вопрос не в этом. Чем ты займёшь остаток жизни?
Тим задумался.
— Первое время, наверное, буду кайфовать. Возьму самую крутую тачку, залезу в президентский номер в отеле, буду спать на горе подушек и пить шампанское прямиком из бутылки.
Лука улыбнулся:
— Ага. А потом?
— Потом… Наверное, начну собирать достижения человечества. Создам библиотеку, музей. Опишу нашу цивилизацию, оставлю послание для… — он замолчал, потом вдруг хлопнул себя по лбу. — Стоп. Для кого?! Людей больше нет. Никто это не прочтёт.
— Именно, — кивнул Лука. — В этом и фокус.
Тим на секунду прикрыл глаза.
— Получается, вообще нет смысла ничего делать. Ни писать, ни строить, ни даже музыку слушать — она ведь для того, чтобы её кто-то разделил с тобой. Всё становится бессмысленным, кроме поддержания собственного тела. Хотя… даже это теряет смысл.
— Вот-вот, — Лука откинулся в кресле. — Однажды я вдруг осознал, насколько мы социальные существа. Мы думаем, что живём для себя, но на самом деле мы живём для других. Без социума нет даже причин шевелиться.
— То есть одиночество — это не просто грустно, а буквально смертельно?
— Я бы сказал, это как выключить гравитацию. Всё привычное теряет форму и разлетается. Мы держимся не за землю, а за людей вокруг нас.
Тим задумчиво провёл рукой по подбородку.
— Значит, нужен какой-то минимальный уровень социальной «гравитации»? Какая-то критическая масса людей, ниже которой всё распадается?
— Да. Думаю, это число не случайное. Десять? Сто? Тысяча? Может, именно поэтому у людей всегда есть стремление к размножению?
Тим фыркнул.
— Ты хочешь сказать, что Адам и Ева сидели в саду, смотрели друг на друга и чувствовали эту… эээ… ответственность за цивилизацию?
— Да! — Лука засмеялся. — Прямо так и представляю: Адам такой, «Ну, Ева, что-то скучно, давай-ка ради науки…»
— А Ева ему: «Ты уверен, что это ради науки?»
Они расхохотались.
— Слушай, — Тим вытер уголок глаза, — но если инстинкт размножения — это встроенная программа, то… какая у неё конечная цель?
Лука вдруг стал серьёзным.
— Вот и я об этом думаю. Почему? Почему не просто жить? Почему не в радость тишина? Как будто есть нечто большее, чем мы способны осознать.
— А можем ли мы узнать, что это?
Лука задумался, оглядел комнату.
— Пока мы смотрим на мир изнутри человеческой жизни, вряд ли.
Тим улыбнулся.
— А если взглянуть на него… снаружи?
Лука вздохнул, но глаза его блеснули живым интересом.
— Вот это, Тим, уже интересный вопрос.
Ваш Александр Смирнов